Лиза Марклунд - Дурная кровь

– Я часто думал о тебе все эти годы, – сказал Биргер.

Она собралась с духом. Решила не вилять, не приукрашивать ничего. В таком случае ей удалось бы оставаться в нынешнем состоянии, удерживать на дистанции окружавшую ее темноту.

– Я почти никогда не думала о тебе, – призналась она. – А как только делала это, сразу же заставляла себя заняться чем-то другим.

Старик посмотрел в окно. Потом кивнул:

– Мы подумывали связаться с тобой, но находили для себя оправдание в том, что ты не хочешь этого. Это было малодушно с нашей стороны, нам же требовалось тебя обо всем расспросить.

Шум в голове Анники не утихал, но она заставляла себя слушать, что говорил этот человек. Потом заговорила снова:

– Я тоже очень многого старалась избегать. Остановилась у съезда к озеру Таллшён на пути сюда, я никогда не делала это с тех пор… После того, как папа умер там.

– Это была ужасная трагедия, – кивнул Биргер, – то, что случилось с Хассе. Мы никогда не дружили, но ведь работали вместе.

Анника почувствовала, как воздух наполнил ее легкие, и опустила глаза в пол. Биргер был одним из руководителей завода. Он оставался на своем посту до конца, пока не вышел на пенсию.

– Хассе был грамотным специалистом, – продолжил Биргер, – одним из лучших. Жаль, что он не захотел стать начальником цеха.

Его слова стали настоящим откровением для Анники, она уставилась на старика расширившимися от удивления глазами.

– Начальником цеха? Папа?

– Хотя у него все хорошо получалось по профсоюзной линии, я должен признать. Исключительный переговорщик, за словом в карман не лез и стеной стоял за своих. В другие времена он бы далеко пошел…

– Это правда, ему предлагали стать начальником цеха?

– Он отказался, заявил, что это не для него. Он был рабочим, так называл себя…

– Но он же мог остаться на заводе? После массовых сокращений?

– Конечно. Нам требовались грамотные специалисты. Но я уважаю его позицию – быть частью коллектива. Это делало ему честь.

У Анники перехватило дыхание: папа мог работать и дальше, избежать безработицы и пьянства.

Молния осветила комнату, гроза приближалась.

– Итак, чем я могу помочь тебе? – спросил Биргер.

Анника убрала волосы за ухо нервным жестом.

– Я пришла попросить прощения, – сказала она, ее голос дрожал.

Биргер опустил взгляд.

– Спасибо, конечно, – пробормотал он, – но в этом нет необходимости.

Спокойное дыхание, вдох и выдох, Анника смотрела на свое колено.

– Мне очень жаль, что все так случилось. Я понимаю, какое зло принесла вам. У меня у самой дети, сын, которого зовут Калле, и, если кто-нибудь сделает что-то плохое ему, я никогда не прощу.

Биргер провел рукой по лицу усталым жестом.

– По-моему, ты не понимаешь, – сказал он. – Мы ни разу не пришли на суд, но не из-за желания продемонстрировать плохое отношение к тебе.

Она молча ждала продолжения. Ее собеседник, похоже, задумался, пытаясь найти правильные слова.

– Нам казалось, будет выглядеть, словно мы оправдываем Свена, если заявимся посмотреть, как ты сидишь там, за ограждением. Мы этого не хотели. Это казалось… неправильным. Мы же не справились с нашими обязанностями, это нам, пожалуй, следовало сидеть там.

Биргер бросил на Аннику быстрый взгляд, словно хотел убедиться, слушает ли она.

– Это как же неправильно надо вести себя в качестве родителей, чтобы сын стал таким монстром? Это трудно принять, тяжело пережить. Свен умер дважды, сначала – когда это произошло на самом деле, и потом – когда мое мнение о нем… – Он покачал головой. – Только потом мы поняли, что наши действия неправильно истолковали. По мнению земляков, наше отсутствие на суде было вызвано тем, что мы не верили тебе и в нашу судебную систему, но это не имело ничего общего с истиной.

– Понимали вы раньше… каким он был? – спросила Анника.

Биргер покачал головой:

– Само собой, такая мысль иногда у меня проскальзывала, я же видел у тебя синяки. Но я не мог поверить в это. Пожалуй, догадывался, но не хотел видеть. И я не сделал ничего. Стыдно жить с этим. Ты знаешь? – Он посмотрел на нее. – Ты знаешь, почему он стал таким?

Она покачала головой.

– Только когда зачитали приговор, мы по-настоящему поняли, как тебе доставалось. Почему ты ничего не говорила?

Вот уже чистые пять баллов, нет, сейчас, пожалуй, шесть.

– Я искренне верила, что это была моя вина, – выдавила она из себя.

– Вовсе нет. Если вспомнить, как с тобой обращались.