Франк Шетцинг - Стая

— Это не так просто.

— Я не сделал ничего противоправного, — сказал Эневек. Звучало не особенно убедительно, даже в его собственных ушах.

Офицер улыбнулся.

— Даже на членов кризисного штаба распространяется закон о неприкосновенности жилища — в гражданско-правовом смысле.

Он вышел за дверь. Эневек остался в бараке с солдатами. Они не разговаривали с ним, но держали его в поле зрения. Постепенно он согрелся от кофе и от досады, что потерпел фиаско. Он вёл себя как последний идиот. Единственным утешением служили виды на получение хоть какой-то информации, если действительно кто-то сейчас явится, чтобы «разобраться» с ним.

Полчаса прошли в пустом ожидании. Потом он услышал тарахтение вертолёта. В окно, ведущее в сторону портовой лагуны, ворвался яркий свет. Над поверхностью воды завис прожектор подлетающего вертолёта. Машина пролетела над крышей и приземлилась. Грохот винта перешёл в ритмичные шлепки.

Эневек вздохнул. Сейчас ему придётся снова всё пересказывать. Кто он такой и чего ему здесь надо.

По мощёной площади протопали шаги. В освещённом снаружи дверном проёме возникла фигура, и Эневек сразу же узнал её. Она на мгновение застыла на пороге, как будто изучая обстановку, потом медленно приблизилась и остановилась прямо перед ним. Эневек заглянул в светло-голубые глаза. Два аквамарина на азиатском лице.

— Добрый вечер, — произнесла она тихим, мелодичным голосом.

Это была генерал Джудит Ли.

«Торвальдсон», норвежский материковый склон

Клиффорд Стоун родился в шотландской семье вторым из троих детей. В первый же год жизни он утратил всё младенческое очарование. Рос маленьким, слабым и некрасивым. Семья держала его на дистанции, как будто он был постыдной неудачей, на которой лучше не задерживать внимание. Клиффорду не перепадало ни ответственности, возложенной на его старшего брата, ни ласки, которая доставалась его младшей сестре. Нельзя сказать, что с ним плохо обращались, в принципе, он ни в чём не испытывал недостатка.

Кроме тепла и внимания.

У него никогда не было чувства, что он хоть в чём-то опережает других.

В детстве у него не было друзей, а в юности девушки, и в восемнадцать он начал лысеть. Даже тот факт, что он блестяще сдал выпускные экзамены, никого по-настоящему не заинтересовал. Директор вручал ему аттестат с некоторой растерянностью, как будто впервые видел этого невзрачного юношу с требовательными глазами. Аттестат был очень хороший, и директор приветливо кивнул Стоуну, коротко улыбнулся и тут же забыл его худощавое лицо.

В университете Стоун изучал инженерные науки и проявил себя высокоодарённым студентом. В кои-то веки он получил признание, по которому всегда тосковал. Но оно было ограничено его профессиональным кругом. Частная жизнь Стоуна на глазах меркла — не столько оттого, что никто не хотел с ним дружить, сколько оттого, что он сам не разрешал себе никакой частной жизни. Мысль о личном внушала ему страх. Личное означало бы возврат в невнимание и пренебрежение. В то время как Клиффорд Стоун, инженер с острым умом, делал карьеру в «Статойле», лысый дядька, вечерами уходивший домой один, заслуживал лишь презрения за свои страхи, — и в конце концов ему вообще было отказано в частной жизни.

Концерн стал его жизнью, его семьёй, его всем, потому что давал Стоуну то, чего он никогда не получал дома. Чувство, что он идёт впереди всех. Это было пьянящее и вместе с тем мучительное ощущение, постоянная гонка. Со временем Стоун попал в такую наркотическую зависимость от желания опередить всех любой ценой, что уже не мог по-настоящему радоваться никакому успеху. Да он и не знал, как его праздновать и с кем. Едва достигнув желанной цели, он как одержимый бросался перегонять самого себя. Остановиться — означало бы, возможно, оглянуться на худенького мальчика со странно взрослыми чертами лица, которого так долго игнорировали, что он в конце концов сам стал игнорировать себя. А ничто не страшило Стоуна так, как взгляд в эти тёмные, требовательные глаза.

Несколько лет назад «Статойл» учредил отдел, который занимался испытанием новых технологий. Стоун быстро понял, какие перспективы несёт в себе перевооружение на автономные добывающие фабрики. После того, как он представил руководству концерна целый ряд предложений, на него возложили строительство подводной фабрики, разработанной известной норвежской технологической фирмой «FMC Конгсберг». Опытный образец представлял собой совершенно новую систему, очень экономную и способную совершить революцию в шельфовой добыче нефти. Строительство велось с ведения и одобрения правительства, но всё же официального разрешения не было. Для практического ввода в действие понадобились бы дополнительные тесты — особенно по настоянию Гринписа, — а они потребовали бы многих месяцев, если не лет. Опасения были понятны, ведь нефтедобыча в статистике моральных просчётов далеко опережала многие другие отрасли. Итак, проект оставался тайным. Даже после того, как «Конгсберг» представил концепцию подводной фабрики в интернете, информация о том, что «Статойл» уже давно запустил эту фабрику, никуда не просочилась. На дне глубоководного моря работал фантом, который позволял своим строителям спать спокойно лишь постольку, поскольку работал безупречно.