Харлан Кобен - Пропащий

– И Кен скрылся?

– Нет, черт побери! Агент не стал рисковать и взял его тут же, на месте.

Пистилло сцепил пальцы рук и наклонился ко мне.

– Мы поймали его, – сказал он тихо, почти шепотом. – Поймали вашего брата и привезли сюда.

Филипп Макгуэйн плеснул в бокал коньяку.

Тело молодого юриста Кромвелла уже исчезло. Джошуа Форд лежал на полу ничком, раскинув руки, как медвежья шкура. Он был жив и даже в сознании, но не шевелился.

Макгуэйн передал бокал Призраку. Они сидели за столом. Макгуэйн сделал большой глоток, Асселта держал свой бокал в ладонях и улыбался.

– Ты что? – спросил Макгуэйн.

– Хороший коньяк.

– Да.

Призрак разглядывал янтарную жидкость.

– Я вспомнил, как мы тогда болтались по лесу за холмом Райкера и пили самое дешевое пиво, какое только могли найти. Помнишь, Филипп?

– «Шлиц» и «Старый Милуоки», – кивнул Макгуэйн.

– Ага.

– У Кена был какой-то дружок в оптовом магазине спиртного. Он так и не признался, кто это.

– Добрые старые времена, – вздохнул Призрак.

Макгуэйн поднял бокал:

– Наше время лучше.

– Ты думаешь? – Асселта отхлебнул немного из бокала, потом закрыл глаза и проглотил. – Ты знаком с теорией, по которой каждый твой новый выбор создает два альтернативных мира?

– Да.

– Я иногда думаю: существуют такие миры, в которых мы с тобой другие, или нам в любом случае предназначено быть здесь, вместе?

Макгуэйн ухмыльнулся:

– Ты, случайно, не воспылал ко мне нежными чувствами, Джон?

– Пока не похоже. Просто бывают моменты, когда мне кажется, что все в нашей жизни могло быть по-другому.

– Тебе нравится делать людям больно, Джон.

– Нравится.

– Ты всегда получал от этого удовольствие.

Призрак задумался.

– Нет, не всегда. Но главный вопрос – почему?

– Почему тебе нравится делать людям больно?

– Не просто делать больно… Мне нравится, когда они умирают в мучениях. Я предпочитаю душить. Пуля или нож – слишком быстро. А тут они в буквальном смысле слова испускают дух, мечтая о глотке живительного кислорода. Борются за последний вдох, бьются и умирают в муках. А я все это наблюдаю. Близко-близко…

– Боже мой! – Макгуэйн поставил бокал на стол. – С тобой, должно быть, не соскучишься на вечеринках, Джон.

– Еще бы! – Затем, помрачнев, Призрак добавил: – Но почему мне это нравится, Филипп? Что случилось со мной, с моими моральными принципами? Почему я чувствую, что живу полной жизнью, лишь когда отнимаю ее у других?

– Может, виноват твой папочка, а, Джон?

– Нет, это было бы слишком просто. – Асселта поставил стакан и взглянул на Макгуэйна. – Скажи, Филипп, ты бы убил меня? Если бы я не убрал тех двоих на кладбище?

Макгуэйн предпочел сказать правду.

– Не знаю… Наверное.

– А ведь ты мой лучший друг, – покачал головой Призрак.

– А ты мой. Наверное…

Призрак улыбнулся.

– Мы были парни что надо, верно, Филипп?

Макгуэйн молчал.

– Я встретил Кена, когда мне было четыре года, – продолжал Призрак. – Все соседские детишки знали, что от нашего дома лучше держаться подальше. «Асселта – это плохо!» – вот что им всегда твердили. Ты знаешь, как бывает.

– Знаю, – кивнул Макгуэйн.

– А Кена это, наоборот, притягивало. Он любил лазить по нашему дому и везде шарить. Как-то раз мы с ним нашли отцовский револьвер. Нам тогда было лет по шесть. Помню, как держал его в руках – удивительное ощущение! Чувство власти… Мы им пугали Ричарда Вернера. Ты его, наверное, не помнишь, он ушел в третьем классе. Один раз взяли его в плен и связали – он тогда штаны намочил со страху.

– А тебе это понравилось…

Асселта задумчиво кивнул:

– Пожалуй.

– Слушай… – начал Макгуэйн.

– Да?

– Если у твоего отца был револьвер, зачем было лезть на Скиннера с кухонным ножом?

Призрак покачал головой:

– Я не хочу об этом говорить.

– И никогда не хотел.

– Пожалуй.

– Почему?

Асселта замялся.

– Мой старик узнал, что мы играем с револьвером, и выдал мне по первое число.

– Он частенько это делал?

– Да.

– Тебе не приходило в голову отомстить?

– Отцу? Нет. Он слишком жалок, чтобы его ненавидеть. Так никогда и не оправился после того, как мать ушла от нас. Все ждал, что она вернется, готовился даже. Всегда, как выпьет, сидит один на диване, смеется, болтает – как будто с ней, – а потом начинает всхлипывать. Она разбила ему сердце. Я часто убивал мужчин, Филипп. Мне даже приходилось слышать, как они молили о смерти. Но я не помню более жалкого зрелища, чем плачущий отец.