Алексей Егоров - Маки на стене. Если не можешь забыть любовь – убей ее

Отправить.

— А может ты вовсе не шмель, а?

Я выключил планшетку и сунул в боковой карман сумки. Не шмель, крутилось теперь у меня в голове «совсем не шмель». А ведь она совсем не та, за кого себя выдает. Совсем не дура. Тогда кто?

Город встретил меня ласковым июльским солнышком.

Я не специально (хотя кого я обманываю) подъехал к этому месту. Попросил таксиста постоять минут десять. И не ошибся.

Что это за очередной бред? — подумал Лернон но стал читать далее:

И не ошибся.

Она стояла у витрины, с интересом копалась в цветах. Она, как мне казалась, вела себя как довольно счастливый человек. Она должна была быть счастлива. Хотя и останавливалась на мгновения, замирала, чувствуя каким-то шестым чувством прикосновение моего взгляда. Но помнит ли она его тепло? История, из какой-то прошлой жизни. Где она не любила цветов, где она была близко, где она была.

Тогда я дышал с ней одним воздухом. Я говорил, что судьба подарила мне эту встречу, чтобы просто начать в полную силу дышать воздухом. И я чувствовал его и сейчас, сквозь это расстояние. Каждую нотку, каждую мелодию. Она моргала, и легкий ветерок доносил до меня это незримое волнение силы. Той силы, которой обладает только она. Каждое ее движение несло загадочный тантрический смысл, который я пытался разгадать. Она нелепо отрывала взгляд от ароматных бутонов роз и с откровением смотрела в пустоту. Я так знал эти секунды. Именно в это время она думала о самом сокровенном. О чем-то своем, неведомом никому, даже самым близким, и казалось даже Богу. Нет, она не летала в эти минуты в заоблачных высотах, и не строила планов на жизнь. Она просто была в них настоящей. Без фальши, без прикрас, без масок и мимики настоящая она, с какой-то своей правдой в вечном и не прекращающемся диалоге. В котором, каждое движение — правда. И никаких лишних слов, жестов, мыслей. И воздух наполняется этой искренностью, и я дышу ею. Тайно, из под тишка, воруя каждый глоток.

Прошлое, как же оно, было. Было, иначе и не скажешь. Я мысленно погружаюсь в воспоминания.

Было, было, было.

Вдруг у Лернона проступил холодный пот, руки его затряслись, далее в тексте значилось следующее:

Три года прошло с того последнего раза, когда я был в этом городе проездом. Да, вздохнул я, и еще раз пристально посмотрел на нее из тайного своего убежища, три долгих года.

Я встретил ее в уютном, но пустующем сегодня кафе. Она сидела с глупой дамской сигаретой в правой руке, и урной из под кремированного пепла в другой. Темные очки, бледные тонкие губы, растрепанные волосы чуть ниже плеч, бутылка коньяка на столе и никакой перспективы в позе.

Я открыл электронную записную книжку и начал писать:

Дневной свет почти не проникал в это темное, страшное, но сухое помещение. Он вышел быстро, быстрее чем она думала. Она даже не успела докурить, как он протянул ей эту урну, скорее похожую на банку.

— Это все? — Спокойно спросила она.

— Да, это все, — он машинально вытер руки о край халата, как будто замарался в чем-то мерзком и не очень приятном, — и что вы будете с этим делать? Поставите дома, на телевизоре?

Она улыбнулась, — увы, нет, но мне кажется, то, что я хочу сделать ему бы понравилось, конечно понравилось.

— Вы бледненькая, вам надо побольше бывать на солнце, осень нынче прямо балует.

— Вы правы, — она выбросила сигарету и закурила новую.

— Вы много курите, но я вас понимаю, — попытался утешить он, — я сам был в такой ситуации, и тоже курил одну за другой, но потом прошло, и у вас пройдет.

— У меня, — она затянулась и задумалась, — не волнуйтесь у меня не пройдет.

— И что же вы будете с этим делать? — Он странно посмотрел на банку.

— Меня ждут, — отрезала сухо она и пошла к выходу, — спасибо вам за хлопоты, деньги я оставила вам там, на полочке.

Она быстро вышла и направилась к машине, солнце и на самом деле припекало, странно, подумалось ей, уже конец октября а осень действительно балует. Еще деревья так интересно украшены желтою листвой, еще женщины ходят в легких осенних пальто, еще можно жить, жить и любить, и она заплакала. Слезы ручьем потекли сами собой, хотя ей казалось что она уже все выплакала, что где то там внутри уже все давным давно пересохло. Она вдруг вспомнила утренний разговор с мужем:

— Если ты это сделаешь, — орал он, — то я тебя просто убью.

— Дурак, — тихо отвечала она ему, — может я этого просто хочу, хочу чтобы ты меня взял и убил.

— Ты тварь, не унимался муж, — какая же ты все-таки тварь, почему ты думаешь только о себе?