Джорджо Фалетти: Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)

– Выбирать не приходится, – пожал он плечами, отводя взгляд.

Женщина не почувствовала его нарочитой отстраненности. Она шла своей дорогой, похоже, по примеру окружающих, влюбленная в собственный голос.

– Я видела ваши работы. Была на последней выставке. Это было так…

Джерри так и не узнал – как понравилась женщине его последняя выставка. Он смотрел на кроваво-красный рот, не слыша слов, и в кадрах немого кино, которое отражалось в ее глазах, высмотрел мысль. А мысль, как и всякое благословение, должна рядиться в ритуальные одежды.

Он схватил ее за руку и потащил к двери.

– Если вам нравятся мои работы, поехали со мной.

– Куда?

– Создавать новую.

Выйдя на улицу в поисках такси, они прошли мимо витрин «Дин-энд-Делука», продовольственного магазина с ценами «Тиффани». Джерри начал смеяться. Вспышкой в мозгу сверкнул сюжет одной из африканских фотографий и не покидал его, пока он катил перед собой тележку, полную снеди.

Такси затормозило по взмаху руки безымянной Меридит, и ему не пришлось объяснять причину своего смеха.

Джерри вспоминал пассивную покорность женщины, когда он велел ей раздеться, и экстаз – когда начал обмазывать ее краской. Каким-то образом она поняла, почувствовала выделенную ей роль и взяла себе в сообщницы тишину.

А теперь она стала шуршанием душа. Искусство, переваренное холстом, теперь испражняется в сток ванны. Джерри спросил себя, не ценнее ли цветные экскременты, которые втягиваются в эту воронку, того, что он сейчас творит.

Искусство и дерьмо – одно и то же. Кому-нибудь так или иначе удается их продать, что одно, что другое.

Усталость давала себя знать. Он почувствовал резь в глазах, и спасительные слезы, хлынув, смыли напряжение. Слегка покрутил головой, разминая затекшие мышцы шеи. Что-то надо придумать, чтоб выйти из этого физиологического тупика. Только один человек может ему в этом посодействовать. Он поднял трубку, не заботясь о том, что перемазанные ладони оставляют на ней пятна, набрал номер, и немного погодя ему ответил сонный голос:

– Какого черта? Посмотри на часы!

– Лафайет, это я, Джерри. Я работаю и хочу тебя видеть.

– Черт побери, Джерри, шесть утра!

– Я не ведаю времени. Мне надо тебя видеть, немедленно.

Не дожидаясь ответа, он положил трубку. Лафайет Джонсон немного поматерится, потом кряхтя поднимется и примчится сюда. Всем, что имеет, он по большому счету обязан ему, Джерри, вот и пусть расплачивается.

Он поднял глаза и увидел свое отражение в зеркале над телефоном. Ему предстали величие и ужас собственного лица – демонического от нанесенной краски и близкого к распаду от истощения.

Он улыбнулся своему отражению, и зеркало вернуло ему невообразимую гримасу.

Все идет по плану, Джерри Хо, все идет по плану…

Безымянная Меридит прервала его бесконечный диалог с самим собой – диалог, не имевший конца, поскольку не имел начала. Женщина появилась в кадре зеркала у него за спиной, и Джерри обернулся. Она вымыла голову и надела его запятнанный халат, давно не подвергавшийся обряду стирки. Смытые краска и макияж лишили ее последней защиты перед напором дневного света. Она была настолько уязвима, что Джерри почувствовал жгучую ненависть к этой презренной жажде жизни, к отчаянной гонке за воспоминаниями, к восторгу, который выплескивали на него ее глаза. Она внушала ему дикую ненависть, и в то же время он завидовал невероятному совершенству ее ничтожества.

– Одевайся и уходи. Мне надо работать.

Безымянная Меридит вспыхнула и превратилась в бессловесную Меридит. Она стала молча собирать одежду, раскиданную по всему полу, одной рукой придерживая полы халата, чтоб не расходились при наклонах. Повернувшись к нему спиной, начала одеваться. Джерри наблюдал, как ее расплывчатое тело будто по волшебству исчезает под одеждой. Вскоре к нему вновь повернулась серая женщина вчерашнего вечера, лишенная того преимущества, благодаря которому на несколько часов стала объектом его внимания. Вытянув руку, она показала ему заляпанный халат.

– Можно, я возьму его себе?

– Конечно. Бери.

Безымянная Меридит улыбнулась, прижала халат к груди и направилась к двери. Джерри мысленно поблагодарил ее за уход без прощального взгляда, без липкого прощального поцелуя и остался наедине со своими проклятиями. Услышав шум лифта, он подошел и улегся на закрепленном холсте. Раскинул руки, и зеркало на потолке вобрало отражение его тела, распятого на собственном шедевре.