Майкл Роботэм - Пропавшая

– Это Шарлотта, – представляет он.

Она ослепительно улыбается:

– Называйте меня Тотти. Так меня все называют. Я всю жизнь была Тотти [61] Я всю жизнь была Тотти. – Тотти (totty, tot-tie) – сленговое выражение, обозначающее сексапильную или легкодоступную женщину (ср. top totty – классная «телка»). .

Я так и думал.

Сэр Дуглас кивает в сторону оставшихся на корте.

– А это наши друзья. – Он кричит им: – Может, пойдете в дом и переоденетесь к обеду? Встретимся внутри.

Пара машет ему в ответ.

Сэр Дуглас выглядит еще более подтянутым, чем я его помню с предыдущей нашей встречи. У него глубокий загар, какой бывает у моряков и австралийцев. Кажется, если отрезать ему руку, она и на срезе будет загорелой.

– Рэйчел здесь?

– С чего вы это взяли? – проверяет он меня.

– Вы забрали ее из больницы более недели назад.

Встревоженные мухи поднимаются с остатков утреннего чаепития и снова усаживаются на место.

– Не знаю, помните ли вы, инспектор, но моей дочери я, в общем-то, никогда не нравился. Она думает, что мой бизнес – своего рода мафия, а я – крестный отец. Она не ценит привилегии титула и образования, за которое я заплатил. Она думает, что честность может быть только в бедности, и поверила в популярный миф о том, что рабочий класс состоит из достойных людей, набожных и здравомыслящих. А вот воспитание – это проклятие.

– Где она?

Он отпивает лимонад из стакана и смотрит на Тотти. Почему мне кажется, что сейчас меня накормят какой-то гадостью?

– Наверное, тебе лучше пойти в дом, дорогая, – говорит он. – Скажи Томасу, что он может здесь убрать.

Томас – это дворецкий.

Тотти встает, демонстрируя длину своих ног, и треплет его за щеку.

– Не позволяй расстраивать себя, милый.

Сэр Дуглас указывает на стулья, пододвигая один и для Али.

– Знаете, что самое трудное в отцовстве, инспектор? Попытки заставить детей избежать твоих же ошибок. Ты хочешь ими руководить. Хочешь, чтобы они принимали правильные решения, выходили замуж за стоящих людей, верили в нужные вещи, но не можешь заставить их пойти этим путем. Они сами принимают решения. Моя дочь решила выйти замуж за бандита и психопата. Она сделала это отчасти для того, чтобы наказать меня. Я это знаю. Я знал, что за человек этот Алексей Кузнец. Это было у него в крови. Яблочко от яблони… – Сэр Дуглас засовывает ракетку в чехол. – Как ни странно, мне было даже немного жаль Алексея. Рэйчел удовлетворилась бы только миллионером с чистой совестью, а такого не бывает, если, конечно, не относиться серьезно к возможности выиграть в лотерею или найти сокровище.

Я не понимаю, куда он клонит, но стараюсь скрыть отчаяние:

– Просто скажите мне, где Рэйчел.

Он не обращает внимания на мои слова.

– Я всегда жалел людей, которые не хотят иметь детей. Они не знают, что такое истинная человечность и любовь во всех ее формах. – Его глаза слегка затуманиваются. – Я был не очень последователен и не слишком объективен. Я хотел, чтобы Рэйчел заставила меня гордиться ею, не понимая, что я должен гордиться ею безо всяких условий.

– Как она себя чувствует?

– Поправляется.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Боюсь, это невозможно.

– Вы не понимаете… Поступило требование о выкупе. Рэйчел верила, что Микки еще жива. Мы оба в это верили. Я должен узнать почему.

– Это официальное расследование, инспектор?

– Должны были быть доказательства. Какие-то улики, которые убедили бы нас.

– Мне звонил главный суперинтендант Кэмпбелл. Я его плохо знаю, но он производит благоприятное впечатление. Он поделился со мной своим подозрением, что вы можете попытаться установить контакт с Рэйчел. – Он больше на меня не смотрит. Можно подумать, что он разговаривает с деревьями. – Моя дочь пережила нервный срыв. Какие-то бессовестные и бессердечные люди воспользовались ее горем. Она почти ни слова не сказала с тех самых пор, как ее нашли.

– Мне нужна ее помощь…

Сэр Дуглас жестом перебивает меня:

– Доктор не велел. Ее нельзя расстраивать.

– Но погибли люди. Совершено серьезное преступление…

– Да, именно. Но произошло и нечто хорошее. Моя дочь вернулась домой, и я собираюсь защищать ее. Я намерен позаботиться о том, чтобы больше никто никогда ее не обидел.

Он не шутит. В его глазах горит чистая, неколебимая, идиотская решимость. Весь наш разговор не более чем ритуал. Я даже жду, что он вот-вот скажет: «Зайдите в другой раз», словно в мире нет ничего проще, чем прийти на другой день.