Нельсон Демилль - Собор

Флинн перебил его:

– Их здесь и так достаточно. Каждый стоит двадцати головорезов старого образца.

– Кто? Вот эти? И даже женщины?

Меган это задело, и она хотела было ответить, но вмешался Флинн:

– Ты несправедлив к женщинам, старый пройдоха! Даже я с годами научился их ценить. Они осторожны и надежны.

Хики бросил взгляд в сторону алтаря, где сидела Морин, но затем с преувеличенном притворством быстро отвел глаза.

– Полагаю, таковы многие из них. – Он присел на краешек церковной скамьи и зевнул. – Утомительное это дело. Меган, девочка, надеюсь, ты не думаешь, что я имел в виду тебя? Я говорил про бабье вообще.

– Иди ты к черту! – резко бросила она и быстро отошла.

Флинн глубоко вздохнул, и в этом вздохе чувствовались раздражение и досада.

– Зачем ты к ней придираешься?

Хики посмотрел вслед Меган, направляющейся к алтарю.

– Как же холодно!.. Ну прямо как в чертовом деревянном ящике со льдом.

– Джон, послушай…

Внезапно зазвонил телефон, стоящий на органе около алтаря, и все, как один, повернулись на этот долгожданный звук.

Брайен Флинн положил руку на трубку звонящего телефона и посмотрел на Хики.

– А я уже начал верить, что всем на нас наплевать – премного наслышан о безразличии ньюйоркцев.

Хики рассмеялся:

– Да, думаю, для ирландских революционеров самое худшее – это когда их не замечают. Возьми трубку, и если это кто-нибудь, предлагающий алюминиевую обшивку для дома священника, то нам останется только разойтись по домам.

Флинн глубоко вздохнул и поднял телефонную трубку:

– Мак-Камейл слушает.

На другом конце провода некоторое время молчали, а затем мужской голос нервно спросил:

– Кто?

– Финн Мак-Камейл, вождь фениев. А с кем я говорю?

Снова последовало молчание, и потом тот же голос произнес:

– Сержант полиции Тезик. Оперативная патрульная служба. Я звоню из дома священника. Что за чертовщина у вас там творится?

– Ничего особенного в данный момент.

– А почему двери закрыты?

– Потому что все они заминированы. В целях вашей же безопасности.

– Почему?..

– Слушай, сержант Тезик, и слушай очень внимательно. У нас здесь четыре заложника: отец Мёрфи, Морин Мелон, сэр Гарольд Бакстер и Его Высокопреосвященство собственной персоной. Если полиция попытается ворваться силой, то взорвутся мины, а если станут продолжать ломиться, то заложники будут убиты, а собор сожжен. Ты понял меня?

– О Боже…

– Передай мои слова своему начальству, и побыстрее – я хочу говорить по телефону с человеком более высокого ранга. И не тяни, сержант Тезик!

– Да… будет сделано… Послушай, зачем так нервничать из-за каких-то пустяков! Так что ты уж полегче! Мы разберемся во всем в самое ближайшее время и найдем человека из высших чинов, который позвонит тебе. Хорошо?

– Да, и поскорее. И без глупостей, иначе в ответ получите немало трупов. И никаких вертолетов поблизости, никаких бронетранспортеров на улицах. В башнях мои люди с гранатометами и винтовками. А я нацелил пистолет прямо кардиналу в голову.

– Ну ладно, полегче. Но не…

Флинн положил трубку и повернулся к Хики и Меган, подошедшей к ним.

– Это сержант из оперативной патрульной службы – достойной наследницы королевской полиции Ольстера и гестапо. Мне не понравился его тон.

Хики кивнул:

– Это их манера. Они считают, что тем самым демонстрируют свое превосходство. – Он улыбнулся. – Хотя бы перед слабаками.

Флинн посмотрел на двери.

– Мы заставили их посуетиться. По-видимому, они сперва восстановят связь – прежде чем лезть, очертя голову. Следующие минуты будут критическими.

Меган повернулась к Хики и резко спросила:

– Хочешь, чтобы Салливан помог тебе устанавливать мины?

– Меган, солнышко. Я хочу, чтобы ты помогла мне. Пробегись по помещениям и проверь, что нам еще нужно. – Подождав, пока Меган ушла, Хики повернулся к Флинну: – Теперь нам необходимо принять решение насчет заложников – решение о том, кто кого должен убивать.

Флинн перевел взгляд на кардинала, неестественно прямо сидевшего на своем троне, как и подобает истинному отцу церкви, и осмотрел его с ног до головы. Он знал, что кардинал так ведет себя не из суетного тщеславия или из желания порисоваться, а потому, что так предписывает двухтысячелетняя история христианства, церемониал и личное воспитание. Его не только было труднее всех захватить в заложники, но и решиться на его убийство будет также труднее всего.