Дэвид Розенфелт - Первая степень

– Ладно, тогда ты мне скажи, как ты сама думаешь – почему я могу взяться защищать клиента, к которому у тебя счеты? Я люблю тебя, забочусь о тебе – неужели ты и вправду думаешь, что я мог сделать это в пику тебе? Что я хотел ранить тебя? Есть в этом смысл? Разве мы поссорились? Что-то не припомню.

Она помолчала минуту, взвешивая мои аргументы, и мне какое-то время казалось, что у меня появился шанс, но потом я заметил, что у нее в мозгу сработала команда «отказать».

– Не делай этого, Энди, – сказала она, одновременно требуя и умоляя.

– Прости, но я должен.

Она покачала головой.

– Нет, ты сам этого хочешь.

Она развернулась и вышла. Мне было тошно оттого, что я ранил ее, но еще тошнее оттого, что она сочла, будто я сделал это намеренно.

Новичку кажется, будто окружная тюрьма – вроде низшей лиги для бейсболиста. Он понимает, что может оказаться в настоящей тюрьме, если осудят, и предвариловка кажется ему унижением. Конечно, если его признают виновным и посадят в тюрьму штата или даже в федеральную тюрьму, он поймет, насколько лучше было в окружной.

И дело тут в том, что на предварительном этапе осужденный чем-то занят, чего-то ожидает. Его допрашивают, к нему приходит адвокат, он готовится к суду… это новый опыт, и это значительное событие, что ни говори. Когда же подследственный осужден и заключен в тюрьму штата, он чувствует, что мир забыл о нем, и это на самом деле так. Его жизнь становится не просто жалкой, но еще и скучной, и конца этому не видно.

По моему мнению, окружная тюрьма – вполне сносное место. Но Оскар Гарсия почему-то так не считал. По мнению Оскара, то, что он находится здесь, – это произвол. Долбаные шуточки, как он неизящно выражался.

Оскар рвал и метал две-три минуты, потом наконец осознал, что раз я сижу здесь, то, должно быть, тоже играю во всем этом какую-то роль.

– А ты что за фрукт? – спросил он.

– Меня зовут Энди Карпентер. Я адвокат, меня назначили общественным защитником по вашему делу.

Несколько мгновений он пялился на меня, словно пытаясь что-то припомнить.

– А мы нигде не встречались?

– Может быть, – пожал я плечами. – Я посещал Нью-Йоркский университет. В какой студенческой организации вы состояли?

Кажется, Оскар не очень-то хорошо понимал иронию, и у меня было такое чувство, что он воспринимает любой юмор как унижение его достоинства. Он проигнорировал мой комментарий, главным образом потому, что вдруг вспомнил, где видел меня.

– Ты тот самый адвокат, правильно? – Он показал на меня пальцем, без сомнения, чтобы убедиться, что я понимаю, к кому он обращается.

– Я как раз это и пытаюсь вам сказать.

Он покачал головой.

– Да нет, я имею в виду, ты тот парень, которого показывали по ящику.

– Да, это я. Адвокат из телевизора.

Он как-то странно покосился на меня, словно сам себе не верил.

– И чего тебе от меня нужно?

Оскар был недоверчив – первый признак интеллекта, который я у него заметил. Я решил сказать ему правду, хотя и не всю. Пока что это было большее, что я мог себе позволить.

– Я подумал, что вы можете нуждаться в моей помощи.

– Плевал я на помощь.

– Ладно, тогда я найду кого-нибудь, кто нуждается. – Я поднялся, чтобы идти. – Увидимся в студгородке.

Я успел дойти до двери и занес одну ногу над порогом и в этот момент услышал:

– Погоди, мужик.

Варианта было два: сделать вид, что не слышал этого, и выйти – либо вернуться и продолжить это безумие. Я вернулся.

– В чем дело, Оскар?

– Я этого не делал, мужик. Я сделал много всякого дерьма, так, по мелочи, но это – не моя работа.

– Вы были знакомы с Дорси? – спросил я.

– Да так, немного. Крупных дел у нас не было. Он иногда на меня наезжал, но это все лабуда.

– А как вы с этим справлялись? – поинтересовался я.

– Да никак. Не суетился и занимался своим делом.

– А что это за дело? – спросил я.

– А какая, к черту, разница? При чем тут мои дела? Мой бизнес – это мой бизнес.

Я пододвинул стул и уселся меньше чем в футе от него.

– Послушай меня внимательно, Оскар, потому что это я скажу только один раз. Твои дела – это мои дела. Все, что касается тебя, – это мое дело. И если я задаю вопрос, какой угодно вопрос, в твоих интересах отвечать на него настолько подробно, насколько это вообще возможно.

Он мог послать меня – но побоялся, что я уйду.

– Ладно, мужик, – сказал он. – Но ты не станешь трепать языком, идет? Это останется между нами?

Я кивнул.

– Это называется «соглашение между адвокатом и клиентом», и ты даже представить себе не можешь, через какое дерьмо я прошел, чтобы соблюсти его.