Виктор Пронин - Ворошиловский стрелок

Сама по себе в его воображении возникла винтовка, зажатая в угол встроенного шкафа, заваленная швабрами и старой обувью. Он ощущал ее замершей в ожидании, чувствовал ее нетерпение, она ждала его и, кажется, знала, что опять придется поработать. Старик мысленно увидел ее — черную, стройную, холодную, полную решимости выполнить его приказ…

— Ничего, дорогая, — пробормотал он в темноте. — Осталось совсем немного ждать… Сегодня, все произойдет сегодня…

Катя за завтраком была молчалива. И чай заваривала молча, и колбасы нарезала, не проронив ни слова, и села как-то горестно, подперев кулачком щеку…

— Что-то ты сегодня не такая, — сказал старик, пытливо глянув ей в глаза. — Чего случилось?

— Да так…

— И не скажешь?

— Скажу… Если хочешь.

— Скажи.

— Ругаться будешь…

— Не буду. Все стерплю, — улыбнулся старик. — Ну? Чего там у тебя?

— Понимаешь, деда… Тут вот что произошло… помнишь, вчера вечером телефонный звонок был… Мужской голос…

— Помню… Я поднял трубку, сказали, что звонят с работы, что нужно тебя предупредить о чем-то…

— Не с работы звонили… Из больницы.

— Из какой больницы? Кто у нас в больнице?

— Игорь.

— Какой? — охнул старик, как от удара.

— Тот самый… Ну… у которого с ногой…

— Насильник, что ли?

— Он, — кивнула Катя, не поднимая головы. — Он не первый раз звонит… Второй.

— И что же ему надо?

— Не знаю… Не разговаривала. Я бросала трубку. — Он так и не успел ничего сказать?

— Успел…

— Катя! — повысил голос старик. — Ну что, я так и буду из тебя каждое слово клещами тащить? Что он сказал? Чего хочет? Чего пристает?

— Он хочет, чтобы я его навестила.

— Ага, — старик покачал головой. — Понятно. Оживает, значит. И что дальше? Посетишь, полюбуешься на него… А дальше?

— Ничего! — Катя передернула плечами… — Он позвонил, я тебе рассказала… Вот и все.

— Тут во дворе поговаривают, что он в отдельной палате лежит? Вроде Пашутин ему устроил… — старик попытался заглянуть Кате в глаза.

— Да ладно, деда. — Она взъерошила пальцами его седые волосы. — Все я понимаю… Не надо так близко принимать… Ты даже побледнел… Успокойся.

— Заскучал, значит, калека недобитый!

— Говорит, извиниться хочу.

— Да?! — не столько удивился, сколько возмутился старик. — Прости меня, Катенька. Больше не будет, да? Он что, на ногу тебе в троллейбусе наступил? Скажите, пожалуйста, оно извиниться хочет! — старик употребил средний род «оно» как крайнюю степень презрения, дескать, и не о человеке речь, а о существе каком-то поганом, ползающем, пресмыкающемся. — Ему ведь не только перед тобой каяться надо, во дворе поговаривают, что из той квартиры частенько раздавались крики о помощи… Девичьи крики, между прочим!

— Деда! — укоризненно протянула Катя. — Проехали. Все. Я пошла. Мне пора.

— А улыбаться кто будет? — хмуро спросил старик.

— Я и улыбаться буду, — Катя поцеловала старика в щеку. — Пока, деда!

Доминошники сидели на обычном своем месте, отгороженные от остального двора кустарником, детским садом, песочником для малышей, мусорными ящиками. Возле свалок постоянно толклись местные пенсионеры, ветераны войны и труда, бывшие учителя, журналисты — в надежде разжиться пустой бутылкой, которую можно сдать, поломанным стулом, который еще можно починить, одежкой, которую еще можно было носить. Быстро расхватывали старые матрасы, куски стекла, обрезки досок. Везучим доставались и детские вещи, телогрейки, пальто — вещи выбрасывали, когда кто-то решался на обновку, когда вырастали дети, когда помирал кто-то…

Проходя мимо этих железных коробов, старик всегда настороженно косился в их сторону — нет ли чего дельного, нечем ли поживиться. Но обычно его опережали, появились настоящие профессионалы этого промысла, которые еще до рассвета обходили окрестные свалки. Им и доставалась основная добыча.

Подойдя к игрокам, старик протиснулся к скамейке, сел на краешек. Ничего в его действиях не было необычного, предосудительного, и он, наблюдая за собой как бы со стороны, остался доволен. Хорошо себя вел, неназойливо. Одновременно и на виду, и в глаза не лезет. За игрой почти не следил, все внимание было направлено в узкий просвет между зарослями клена — там был виден подъезд, который его сегодня интересовал больше всего. Старик ждал, когда подъедет на своем вишневом «Опеле» Борис Чуханов — сегодня пробил его час, настала его очередь. Но проходило время, освобождали места проигравшие, вместо них рассаживались застоявшиеся болельщики, а «Опеля» все не было. Старик тоже уходил домой, наблюдая за подъездом из кухонного окна, снова спускался к доминошникам. Он не торопил события, выглядел спокойным, усталым, смирившимся со своим возрастом.