Сергей Бакшеев - Проигравший выбирает смерть

– Коль, а с тобой что? Покусали? – спросил следователь.

– Брюки на выброс, – вздохнул с заднего сиденья Федорчук. – Ботинки превратились в летний вариант – с дырочками. Местами прокусили до крови.

– Хорошо, что отбились.

– Я на этих тварей все патроны извел.

– Я тоже. – Руслан дотронулся до мягкого сгустка крови на ноге и вяло приказал: – Давай, Миш, в больницу гони.

– Теперь мне не до гонок, – горько промолвил водитель.

Капот на скорости отчаянно дребезжал, мятая крыша пощелкивала на ухабах, Мишино сердце сжималось от боли.

Белая дверь медицинского кабинета резко распахнулась, и на пороге появился начальник отделения милиции Кусыев.

– Так вот вы где! – воскликнул он, с улыбкой рассматривая раздетых до трусов Колубаева и Федорчука. – В Гиптильник, значит, заехали.

– Сюда нельзя! – встрепенулась молодая медсестра. Она уже обработала и забинтовала укусы, а сейчас держала в руках солидный шприц.

– Мне можно, – добродушно возразил Кусыев и шагнул внутрь. – Забыл вас предупредить, что ночью туда соваться смертельно опасно. Да и днем тоже.

Из-за его спины показалось усталое лицо эксперта Гурского.

– Ай, ай, ай! – закачал головой он. – Как же вас угораздило?

– Больные, вы должны пройти курс уколов от бешенства, – заявила медсестра, приблизившись к следователю. Она старалась говорить строго и не обращать внимания на посторонних.

Тонкие пальчики влажной ваткой протерли Руслану живот и резким толчком вогнали иголку шприца. Помещение наполнил запах спирта.

– Им бы, девушка, внутрь надо принять, – назидательно заметил Кусыев.

– Я здесь серьезные вещи делаю, а не играюсь, – фыркнула медсестра и перешла к Федорчуку.

Старший сержант деловито штопал разорванные штаны.

– Больно-то как, – растирая живот, сморщился Руслан.

– И таких уколов надо сделать сорок, – обернулась к нему медсестра.

– Ого! Утешили! – тяжко вздохнул Колубаев. Он грустно рассматривал праздничный костюм, пришедший в негодность. – Вот жена обрадуется.

Федорчук приподнял вверх руки, не выпуская иголку, дождался, пока сестра завершила укол, и невозмутимо продолжил штопку.

– Ему что, другое лекарство вкололи? – глядя на совершенно спокойного сержанта, поинтересовался Колубаев.

– Всем одинаковое, – сестра демонстративно отвернулась от раздетых мужчин. – И помните, завтра укол надо обязательно повторить.

– Руслан Ахметович, – нетерпеливо суетился около следователя Гурский. – Я любопытную вещицу нашел.

– Что там еще? – Колубаев, морщась, растирал ладонью место укола.

– Вот смотрите, у сарая во дворе обнаружил. – Семен Григорьевич потряс целлофановым пакетом, в котором брякали две отмычки. – Свеженькие, не ржавые. Только сегодня уронили.

– А в доме у поэта-медвежатника что нашли?

– В доме пусто, – вмешался в разговор начальник милиции. – Имеются следы принятия пищи. Больше ничего.

– Пожрали и свалили, – брякнул Федорчук, перекусывая нитку.

– Интересно, – задумался следователь. – Есенина нам брать пока не за что. Он только освободился. Вряд ли решится сразу взяться за старое.

– А отмычки? – Гурский приподнял пакет. – Он их явно выронил впопыхах. Возможно, Есенин прихватил свой воровской инструмент.

– А Заколов там каким боком оказался? Какая у него связь с Есениным? И с девушкой этой ничего не ясно. – Колубаев потер усталое лицо. Потом обратился к Кусыеву: – Мне бы одежонку какую-нибудь найти. Временно.

– Сделаем! – бодро ответил начальник милиции. – Предлагаю перебазироваться ко мне. А утром я отправлю своих сотрудников в Гиптильник, чтобы там порыскали: что, чего?

– Уже утро, – Колубаев смотрел в окошко поверх белых занавесок.

Темные ветки одинокого деревца отчетливо проступали на фоне светлеющего неба.

Есенин толкнул дверцу и вывалился из разбитой машины. Первый взгляд – назад. На кромке песчаной горки пусто. Оторвались! Хоть в этом повезло. Следующий взгляд – внутрь машины. Девица кричит, студент дергает за ручки обеих задних дверей – заклинило. Ныш кряхтит, навалившись на руль.

Вор встал, прислушиваясь к ощущениям, – вроде цел. Осмотрел автомобиль. Нос «Волги» задран вверх, из-под капота противный коричневый дымок. Похоже – приехали, взгрустнул Есенин.

Ныш тем временем выбрался наружу. Лицо искажено болью, одной рукой он держится за машину, другая прижата к груди.

– В чем дело? – равнодушно спросил Есенин.