Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция

Следователь опять усмехнулся.

В дверь постучали, и в кабинет протиснулся странный субъект:

– Разрешите?

– Вы ко мне? – недружелюбно поинтересовался Гаев, насыпая кофе в кружку с надписью «Андрей».

– Вы Гаев? – Посетитель, не дожидаясь ответа, подошел вплотную к столу и поставил на него пакет.

Следователь вздрогнул и рассыпал кофе: пакет был точь-в-точь как тот, что еще совсем недавно выкладывал перед ним на столе Лосев.

– Что это? – спросил Гаев, не отводя глаз от пакета.

Посетитель откашлялся и сказал твердо:

– Вещи.

– Какие вещи?

– Мои вещи. Все самое необходимое.

Гаев перевел взгляд на своего странного гостя. На вид ему еще не было тридцати, но глубокие морщины вдоль носа и жилистые, огрубевшие руки выдавали, что первое впечатление может быть ошибочным. Зачесанные назад жидкие светлые волосы открывали широкий лоб с большими залысинами. Из-под едва заметных редких бровей на следователя тяжело смотрели раскосые глаза.

Не дожидаясь приглашения, посетитель сел и, выложив перед собой руки на столе, произнес спокойно:

– Я пришел написать явку с повинной.

Гаев тоже сел и, чуть помедлив, не говоря ни слова, придвинул к незнакомцу лист бумаги и ручку:

– Пишите.

Посетитель охотно взял ручку, наклонился над бумагой и через секунду опять выпрямился:

– А с чего начинать?

– А в чем вы хотите признаться?

– В убийстве Виктора Камолова, – сказал гость и добавил: – В январе этого года.

Гаев не поверил своим ушам. Его мало чем можно было удивить, но от такого совпадения он раскрыл рот.

– Вы… убили Камолова?

– Да, – подтвердил посетитель. – Я не могу больше жить с этой тяжестью. Кроме того, я почувствовал, что из-за этого убийства могут пострадать невинные люди.

– Благородно, – оценил Гаев с усмешкой.

Он уже взял себя в руки и теперь быстро соображал, что делать дальше. «Еще один ненормальный?» – думал он, изучающе глядя в раскосые глаза незнакомца.

– Пишите, – Гаев положил перед ним еще несколько листов, – пишите подробно обо всем: о мотивах, о том, с чего начиналось и чем закончилось. И максимально подробно о том, как это произошло. Садитесь вон за тот стол. Там вам будет удобнее.

Посетитель кивнул, пересел за другой стол к самому окну и, подумав с полминуты, принялся писать.

– С чего начиналось… – повторил он и вздохнул. – У меня нет другого выхода.

– У меня нет другого выхода, – убеждал себя Федор, возвращаясь с работы домой. – Все встанет на свои места. Все прояснится. И жизнь изменится. Она должна измениться. Человек не может всю жизнь чувствовать себя несчастным.

Вечером он вел себя беззаботно и даже пытался шутить. Елена молчала. Она словно ушла в себя после утреннего разговора. Казалось, что надежда, которая теплилась в ней все эти дни, угасла и сорвалась в обреченность. «“Все возвращается на круги своя”, “От судьбы не уйти” – эти избитые фразы звучали сейчас в ней, будто наполненные новым содержанием. – Жизнь все равно построится так, как ей предписано построиться. Ее нельзя изменить, от нее нельзя убежать или спрятаться. Мы можем только пробовать и начинать сначала. А потом опять и опять удивляться, что финал все равно такой, о котором мы догадывались, но который все время пытались отодвинуть или изменить».

Напрасно Лосев старался развеселить ее и приободрить. Она заснула, даже не поужинав, свернувшись клубком на кровати и подоткнув одеяло со всех сторон.

В половине третьего ночи Федор осторожно встал и, стараясь не шуметь, быстро оделся. Он кинул взгляд на спящую Елену и прошептал с нежностью и пронзительной решимостью:

– Все будет хорошо, любимая… Вот увидишь.

На улице он завернул к дворницкой подсобке, ключи от которой еще днем выпросил у Фариса – местного трудяги-дворника. Если бы кто-нибудь в этот поздний час выглянул в окно, то был бы немало удивлен странными ночными приготовлениями возле дворницкой конуры. Федор выкатил из подсобки велосипед, аккуратно прислонил его к стене, затем опять юркнул в каморку и появился с лопатой и еще каким-то шанцевым инструментом. Расстелив на земле брезентовый мешок, Лосев сложил и тщательно завернул в него инвентарь, потом пристроил свою ношу на багажнике велосипеда и неспешно тронулся на нем в черную неизвестность ночного города.

Он проезжал мимо витрин магазинов, светящихся в зазывном подобострастии, мимо спящих жилых домов, мимо укоризненно нависающего в темноте здания театра.