Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция

Лосев ошарашенно положил трубку и долго сидел на кровати, ожидая, пока Елена выйдет из ванной. Вчера они все решили. Сегодня Елена напишет заявление об уходе, а он поедет на вокзал и возьмет два билета до Николаевска на один из ближайших дней. Звонок Гаева внес полную сумятицу в уже прояснившиеся было намерения. Федор не представлял, как он теперь объяснит Елене изменения в их планах. Она призналась вчера, что связывает с их скорейшим отъездом все надежды на лучшее.

– Я никогда не была сильным человеком, Федя! Бороться с судьбой – задача не для меня. Бежать! Бежать от опасности, от неизвестности, от воспоминаний! От себя! Это единственное, что я могу. У меня больше нет сил, любимый.

Федор с болью слушал эти признания. В их безысходности была и его вина. Он виноват в том, что не смог защитить и утешить любимого человека, что не стал для Елены единственной опорой и надеждой. Виноват в том, наконец, что из серого цвета, вопреки всем учебникам, вычленил черный, заслонивший собой все прочие оттенки и полутона.

Она сушила волосы феном, когда он подошел сзади и обнял ее за плечи:

– Нам надо повременить с Николаевском, родная.

Елена выключила фен и в испуге повернулась:

– Что ты сказал? Мы никуда не едем?

– Понимаешь, – Федор запнулся, – сейчас звонил следователь. Он сказал, что отец… что отца нет в Николаевске. Он зачем-то уехал в другой город.

Елена облегченно опустила плечи:

– Ах вон что… Значит, мы едем в другой город?

– Да. Наверно… Возможно, потребуется поехать в другой город. В Склянск.

Елена вздрогнула, и об пол звонко стукнулась щетка для волос. Федор поспешно поднял ее.

– Отец в Склянске. Я не знаю, зачем он уехал и почему уехал именно туда, но я знаю точно, что окончательно втянут в немыслимый водоворот странных событий, которые должны найти свое разрешение в Склянске. В этом, как выразился следователь, мистическом центре Вселенной.

Елена оттолкнула поданную щетку и бросила фен на кровать. В ее глазах отразилась на миг бессильная попытка бороться с обреченностью.

– Я не поеду в Склянск! Я ни за что не вернусь туда!

Она упала на колени перед кроватью и ткнулась лицом в подушку.

– Боже! Ну почему так неумолимо безжалостна жизнь? Почему у человека нет ни малейшей возможности исправить ее, изменить, сделать ее хотя бы немного… другой?

Федор опустился на пол рядом с ней.

– Я очень виноват перед тобой, любимая. Прости, что был не в силах сделать твою жизнь лучше. Но дай мне попытку. Я не могу просто бежать. Мне нужно вытащить нас всех из водоворота. Я чувствую ответственность за тебя, за отца, за вашу жизнь, за ваше спокойствие!

– Я не вернусь в Склянск!

Федор не знал, как ее успокоить.

– Ну хорошо, хорошо… Я съезжу туда один. Только для того, чтобы разыскать отца, образумить его и вернуть. А заодно понять, что же все-таки происходит с нами. Но сначала мне просто необходимо закончить одно дело здесь… – Он гладил Елену по голове, повторяя: – А потом мы сразу уедем. Все вместе. Скоро. Очень скоро. И жизнь будет совсем другой. Вот увидишь. Мы вдоволь наелись черными комками из серой каши. Теперь все, что останется в нашей тарелке, – белое. Вот увидишь. Я обещаю тебе: все будет по-другому. Ты верь мне, девочка.

Гаев в третий раз за сегодняшнее утро перекладывал с места на место стопки бумаг на своем рабочем столе. После звонка Лосеву он почувствовал некоторое облегчение. Теперь никому уже не удастся наворотить горы путаной мистической шелухи на месте уже похороненного уголовного дела. Он завтра же доложит начальству о новых безрезультатных попытках расследования, приложит вчерашний допрос шизофреника Лобника, который убежден, что Камолов сам искромсал себя ножом, и умоет руки. Начальство само решит, что делать дальше. Возможно, дело передадут другому следователю, а скорее всего его просто опять положат в стол. До той поры, пока о нем не вспомнят журналисты, а вслед за ними и областное руководство.

– План у меня в норме, – утешал себя Гаев, – показатели не порчу. Так что горите вы жарким пламенем, Лосевы – Лобники!

Он сдвинул бумаги на край стола и тряхнул головой – ему нужно было сосредоточиться на сегодняшнем допросе по делу о разбойном нападении на кассира завода оргсинтеза. Вот здесь точно вздуют, если он протянет со сроками. Сегодня Гаев предъявит обвинение подозреваемому и допросит его повторно – уже в новом качестве.

Он взглянул на электронные часы, висевшие над портретом Пушкина, включил чайник и достал из шкафчика банку растворимого кофе. Всякий раз, когда Гаев бросал взгляд на портрет поэта, он вспоминал остроты коллег: «Мы знаем, почему у тебя Пушкин в кабинете висит! Он же первым сказал: “ДУШИ прекрасные порывы!”»