Кит МакКарти - Пир плоти

Он посмотрел на часы. Уже перевалило за полночь. Как ему ни хотелось побыть здесь еще и поговорить с Еленой, пора было уходить. Он поднялся и сказал:

— Боюсь, придется объяснить это в другой раз, мне пора ехать. Надо еще обдумать результаты вскрытия и написать заключение.

— Неужели вы будете делать это сегодня ночью? — удивилась она.

— А почему бы нет? — улыбнулся он в ответ. — В конце концов, я теперь живу один.

— Ах да, я и забыла, — рассмеялась она. Неизвестно почему этот смех доставил ему большое удовольствие.

Елена поднялась вслед за Айзенменгером, чтобы проводить его. Он же, прежде чем выйти в коридор с толстым красным ковром, неяркими лампами на стенах и абстрактными гравюрами в рамках, обернулся к хозяйке:

— И будьте осторожны, Елена. Я говорю это серьезно.

— В каком смысле?

— Из-за Мари.

Елена приоткрыла рот, не зная, обратить ли сказанное Айзенменгером в шутку или воспринять всерьез.

— О!.. Но почему?

Айзенменгер замялся, подыскивая слова.

— He думаю, что она действительно что-нибудь выкинет, но если даже она не знает, в какой квартире вы живете, то знает дом.

— Понятно, — протянула Елена задумчиво.

— Мне очень жаль, что так получилось. Вы тут, конечно, ни при чем, но Мари, похоже, думает иначе.

Елена некоторое время молча смотрела на Айзенменгера, затем произнесла так, будто признавала его правоту:

— Я понимаю, что вы имеете в виду.

Они продолжали смотреть друг на друга. Неожиданно она наклонилась и прежде, чем закрыть за Айзенменгером дверь, поцеловала его в щеку.

Еще только отпирая дверь своей квартиры, он услышал телефонный звонок. В спешке он споткнулся и ударился коленом о дверной косяк.

— Я слушаю.

Ему ничего не ответили. Через пару секунд молчание сменилось гудками. Потирая колено, он со вздохом положил трубку.

Мари, конечно. Он не знал, смеяться над очередной ее выходкой или плакать. Похоже, она строила свою жизнь по образцу старых фильмов и еще более старых романов. И вместе с тем он испытывал страх.

Он слишком хорошо знал Мари. Все, что она делала, по сути, не имело смысла. Эмоции были для нее не чувством или настроением, возникающим в ответ на внешние события либо вследствие внутренних потребностей и размышлений, а средством самовыражения, которое она и использовала с той или иной целью. Заставить человека любить себя, заставить его жалеть себя, заставить его поступить так или иначе, сказать или купить что-нибудь. Именно использовать. Как она пользовалась вещами, обстоятельствами, людьми, так она пользовалась и эмоциями.

Всегда можно было предсказать, что она сделает, поскольку она подражала тому, что видела в фильмах. Если ты обижена на любовника, значит, надо преследовать его, надоедать этими дурацкими телефонными звонками. Она не умела просто наслаждаться жизнью, ей обязательно надо было разыгрывать обманутую женщину, чтобы иметь возможность пожалеть себя, а жалость к себе, как все больше убеждался Айзенменгер, являлась основным мотивом ее поступков.

Стремление манипулировать другими и жалость к себе. Это было все, что он теперь в ней видел.

Он налил себе виски и, стараясь выкинуть Мари из головы, заставил себя думать о Никки Экснер. Тут, по крайней мере, можно было рассуждать без эмоций.

Пройдя в гостиную, он принялся вносить в компьютер информацию о том, что ему удалось установить во время вскрытия. Все, начиная с внешнего осмотра и заканчивая детальным описанием состояния внутренних органов. Просмотрев записи Джонсона, сделанные под его диктовку, он включил из них в свой обзор то, что было необходимо.

Снова зазвонил телефон. Он взглянул на часы. Начало второго. Взяв трубку, он невозмутимо произнес:

— Я слушаю.

Никакого ответа, только какой-то неясный шум.

— Мари, — даже не спросил — утвердительно сказал он усталым, почти снисходительным тоном.

По-прежнему тишина.

Положив трубку, он вернулся к компьютеру, распечатал написанное и принялся править текст, переставлять абзацы, менять слова, ни на минуту не переставая думать при этом о том, что видел во время вскрытия, тем самым пытаясь не только выстроить общую картину, но и не упустить ни одной детали.

Налив себе еще виски, он внес все исправления в компьютер и распечатал окончательный вариант. Затем поднялся и перешел на диван в гостиной, прихватив с собой заключение, бутылку виски и стакан.

Он смертельно устал, но необходимо было обдумать все сейчас, пока еще были свежи в памяти запахи и зрительные образы, пока Никки Экснер оставалась в его представлении реальным человеком — насколько она вообще могла теперь быть реальной.