Алла Дымовская - Мирянин

– Послушай, Леха, что я тебе скажу. Только, чур, ничего не передавай Наташе. Не стоит пугать ее прежде времени.

– А что случилось? – не понял я. Находясь в данный момент мысленно в будущем, я не очень представлял, что еще худшего может произойти в настоящем. Да и произошло ли?

– Пока ничего, – как бы успокоил меня Ливадин. – Но если бы ты вдруг узнал обо мне что-то сомнительное? Узнал бы из чужих уст и с чужих слов? Ты помог бы мне объяснить все, как должно, инспектору или прокурору или я не знаю, кому еще?

Все сомнительное я и так знал без него. И все, что надо, давно сообщил Фиделю, поэтому Тошкины намеки сильно запоздали. Но вслух я произнес:

– Конечно. Но может, ты объяснишь сначала мне, в чем именно дело?

– Не объясню. Но знай, я вызвал сюда Анохина, – несколько взволнованно сказал Ливадин.

Стало быть, Тошка почуял в воздухе нечто, раз решился плюнуть на прежние опасения и увидел необходимость разжиться надежным адвокатом. Что же, пусть будет и адвокат. Это как раз кстати, это как раз добавит последний штрих в картину.

– Анохин прилетит самое позднее послезавтра. Но я не затем тебя отозвал, – тихо произнес, несколько наклоняясь в мою сторону, Антон (надо думать, что не затем, или я совсем ничего не понимаю). – Леха, скажи, только не лукавь. По-твоему, что я за человек?

Вот-те, нате! И в юные-то годы, на заре нашей дружбы, никогда Тошка не задавал мне, да и никому вообще, подобных вопросов. Впрочем, раздумывать мне было некогда.

– Хороший человек, – твердо ответил я. Это вообще-то было правдой.

– Да я не об этом, хороший или плохой. Где тут вообще мера и может ли она быть? Кто лучше, кто хуже и кому об этом решать?..

– Хочешь спросить меня, как далеко мой друг Антон Ливадин способен зайти по пути греха? – Я старался, чтобы прозвучало, как в дешевом анекдоте, потому что Тошка именно это и имел в виду, а я не желал ему отвечать прямо. – Вряд ли дальше, чем я сам.

– И я так думаю. И хорошо, Леха, что ты тоже так думаешь. Но, как бы ни было, помни, что я тебе сказал. Если услышишь обо мне какую-нибудь пакость или если со мной что случится…

– А что с тобой может случиться? – У меня выбора не было, как только проявить интерес по поводу вещи, мне не интересной совершенно. Но сейчас мне представлялся удобный случай, чтобы исполнить другую свою миссию: – По-моему, ты не в духе и, по-моему, я знаю отчего. Ты злишься на Талдыкина из-за его вчерашней выходки. Но не кажется ли тебе, это несколько не наше дело, куда пошел Юрасик, и с чем он пошел, и зачем?

– Это тебе так кажется. А мне – совсем наоборот. Впрочем, не обижайся, Леха, мои отношения с Талдыкиным, действительно, не твое дело, – сурово отрезал Ливадин.

Вот и поговорили, называется. С Антоном всегда так. Мертвая зона, и посторонним вход запрещен. Однако сильно же его замучили подозрения, раз уж решился он подступить ко мне со своими бедами. Тошка умом обделен никогда не был и предчувствиями, видимо, тоже. Только запоздали они, твои предчувствия, друг мой Антон, мнительный человек, и не в футляре даже, а в железобетонном непрошибаемом коробе, что словно радиоактивный гроб. Как же легко тебя уловить и как же просто заставить идти в поводу. Именно потому, что свою клетку ты создал себе сам, и никто тебе не захочет протянуть руку, чтобы из нее выбраться. Ты не сможешь положиться даже на свою жену, на Наташу, потому что, как бы ты ни любил, как бы ни мучился, но и ее ты тоже не впускал к себе. Ты понятия не имеешь, дорогой, что такое – даже малая кроха настоящей свободы!

– Как это, я не имею понятия? – вдруг раздался рядом со мной голос Ливадина.

Я, кретин этакий, стало быть, от задумчивости произнес последнюю часть своих мыслей вслух. Ох, как нехорошо!

– Я имею в виду, ты слишком страдаешь от бед, которые еще даже не произошли. Мы в приятной поездке, пьем превосходную мадеру, – я поднял в его честь еще не до конца пустой стакан, – а ты переживаешь из-за адвоката, который не прилетел, ради несчастий, которые на твою голову еще не обрушились. Ты упорно не желаешь думать о хорошем, и мне не даешь.

– По-моему, ты не желаешь меня понимать, вот что я думаю, – угрюмо ответил Ливадин.

– А что же я могу понять, если ты спрятался за своими тайнами, как военная база за ядерным частоколом? Что я стану думать, коли произойдет нечто, из-за чего я услышу, что ты сделал что-то? Не кажется ли это слишком сложным для нормального человека? Я не способен воспринимать твои сентенции всерьез.