Майкл Роботэм - Подозреваемый

Рука Джулианы лежит у меня на колене. Ее голос нежен:

– Я слишком сильно тебя ударила? Я просто не умею драться.

– Все в порядке, – успокаиваю я ее.

Она снова бьет меня, на этот раз еще сильнее. Я падаю на колени и вижу перед глазами блестящий паркет.

– Ты эгоистичный, глупый, бесхребетный лживый ублюдок! – Она трясет рукой от боли.

Теперь я неподвижная мишень. Она колотит меня кулаком по спине и кричит:

– Проститутка! Без презерватива! А потом ты пришел домой и спал со мной!

– Нет! Прошу тебя! Ты не понимаешь…

– Убирайся прочь! Ты здесь не нужен! Ты меня больше не увидишь. Ты больше не увидишь Чарли!

Я скорчился на полу, чувствуя себя жалким и несчастным. Она поворачивается и уходит через холл в прихожую. Я поднимаюсь и иду за ней, отчаянно желая увидеть хоть какой-нибудь знак, что это не все.

Я нахожу ее на коленях у елки с садовыми ножницами в руках. Она аккуратно срезала верхнюю треть дерева. Теперь оно похоже на большой зеленый абажур.

– Прости меня.

Она не отвечает.

– Пожалуйста, послушай.

– Зачем? Что ты собираешься мне сказать? Что ты меня любишь? Что она тебе безразлична? Что с ней ты спал, а со мной занимался любовью?

Вот почему так трудно спорить с Джулианой. Она предъявляет за раз столько обвинений, что один ответ не может нейтрализовать их все. А как только ты пытаешься опровергнуть их по отдельности, на тебя набрасываются с новой серией.

Теперь она плачет по-настоящему. Слезы текут по ее щекам, блестя на свету.

– Я совершил ошибку. Слова Джока о болезни Паркинсона прозвучали как смертный приговор. Все должно было измениться, все наши планы. Будущее. Знаю, я говорил иное. Но это неправда. Зачем давать мне жизнь, а потом посылать эту болезнь? Зачем давать мне вашу с Чарли красоту и радость, а затем забирать? Это все равно что показать, какой может быть жизнь, а в следующее мгновение сказать, что этого никогда не будет.

Я опускаюсь рядом с ней, мои колени почти касаются ее.

– Я не знал, как тебе сказать. Мне нужно было подумать. Я не мог говорить с друзьями или родителями, которые почувствовали бы жалость и стали бы подбадривать меня утешительными речами и мужественными улыбками. Поэтому я пошел к Элизе. Она чужая, но она также друг. С ней легко.

Джулиана вытирает щеки рукавом свитера и смотрит на камин.

– Я не собирался с ней спать. Так получилось. Если бы только я мог все изменить! Между нами ничего нет. Это была одна ночь.

– А Кэтрин Макбрайд? Ты спал с ней?

– Нет.

– Почему она решила пойти к тебе секретарем? С какой стати она рассчитывала получить эту работу после того, что нам устроила?

– Не знаю.

Джулиана смотрит на свою опухшую руку, затем на мою щеку.

– Чего ты хочешь, Джо? Хочешь стать свободным? Дело в этом? Ты хочешь остаться с этим один на один?

– Я не хочу тащить за собой тебя и Чарли.

Мой сентиментальный тон выводит ее из себя. В раздражении она сжимает кулаки.

– Почему ты все время напускаешь на себя этакий самоуверенный вид? Почему просто не признаешь, что тебе нужна помощь? Я знаю, что ты расстроен. Знаю, что устал. Так вот, еще одна новость: мы все расстроены и устали. Мне осточертело, что мной пренебрегают, что меня отталкивают. И я хочу, чтобы ты ушел.

– Но я люблю тебя.

– Уходи!

– А как же мы? Как же Чарли?

Она бросает на меня холодный, немигающий взгляд.

– Возможно, я все еще люблю тебя, Джо, но в настоящий момент я не могу тебя выносить.

Когда я, доехав на такси, стою с вещами на крыльце Джока, я испытываю то же чувство, что в первый день школы: покинутость. Ко мне возвращается прошлое во всей своей реальности: я стою на ступенях Чартерхауса, а отец обнимает меня и чувствует, как я плачу у него на груди. «Не при маме», – шепчет он. Поворачивается и говорит маме: «Не при мальчике», – а она утирает глаза.

Джок настаивает, что я почувствую себя лучше после душа, бритья и плотного ужина. Он заказывает еду из индийского ресторанчика по соседству, но до ее прибытия я засыпаю на диване. Он ест в одиночестве.

В пестром полусвете, просачивающемся сквозь жалюзи, я различаю подносы из фольги, сложенные у раковины, измазанные по бокам оранжевым и желтым соусом. В мою спину врезается пульт управления, а под головой у меня смялась программа телепередач. Не знаю, как мне вообще удалось уснуть.

Моя память все время возвращается к Джулиане и тому взгляду, который она на меня бросила. В нем было гораздо больше, чем разочарование. Печаль – недостаточно сильное слово. Словно что-то внутри нее замерзло. Мы ссоримся очень редко. Джулиана может спорить страстно и эмоционально. Если я пытаюсь казаться слишком умным или холодным, она обвиняет меня в заносчивости и в ее глазах я вижу боль. На этот раз я увидел только пустоту. Обширное пространство, разметанное ветром, при переходе через которое можно умереть.