Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

У порога стоял постер: «Кислая капуста – 20 франков; пиво – по желанию!» Я толкнул двустворчатые, как в салуне, двери «Фермы Зиддер». Ресторан, выстроенный из дерева, напоминал трюм корабля: так же темно, так же сыро. К пивным парам примешивался запах остывшего табачного дыма и прогорклой капусты. В зале никого не было. Остатки со столов еще не убраны.

Соседи Ришара Мораза сказали мне, что по субботам он завтракает в этом баварском ресторанчике. Но было уже полчетвертого. Я опоздал. Однако в глубине зала одинокий толстяк в рабочем комбинезоне из ткани в тонкую полоску все еще читал газету. Настоящая гора с тектоническими складками. В статьях Шопара упоминался великан «весом более ста килограммов». Может, это и есть мой часовщик… Он сидел, уткнувшись в газету, на носу очки, на столе кружка пива с шапкой пены. Почти на каждом пальце по перстню с печаткой.

Я выбрал столик неподалеку, поглядывая в его сторону. Лицо его показалось мне жестким, а взгляд – еще жестче. Но в этом лице, обрамленном короткой бородкой, проглядывало и некоторое благородство. Моя уверенность только возросла: Мораз. Я был согласен с Шопаром: при взгляде на него сразу чувствовалось – «виновен».

Я заказал кофе. Толстяк, не отрывая глаз от газеты, спросил у бармена:

– Маленький, черный. Шесть букв.

– Кофе?

– Шесть букв!

– Эспрессо?

– Ладно, брось.

Бармен пододвинул мне чашку. Я сказал:

– Пигмей.

Толстяк бросил на меня взгляд поверх очков, снова уткнулся в газету и объявил:

– То, что ведет человека. Восемь букв.

Бармен рискнул предположить:

– «Альфа-ромео»?

Я подсказал:

– Сознание.

На этот раз он рассматривал меня дольше и, не отрывая взгляда, произнес:

– Отсутствие посадок. Шесть букв.

– Целина.

Когда я только начинал работать в полиции и много времени проводил в засадах, я часами разгадывал кроссворды и помнил наизусть все определения. Мой собеседник недобро улыбнулся:

– Чемпион, что ли?

– Приносит неприятности. Семь букв.

– Непруха?

Я положил на стойку свое трехцветное удостоверение:

– Легавый.

– Думаешь, смешно?

– Вам видней. Это вы Ришар Мораз?

– Мы в Швейцарии, приятель. И ты можешь засунуть эту карточку себе туда, куда я подумал.

Я убрал документ и одарил его самой любезной улыбкой:

– Я подумаю над вашим предложением. А вы пока ответьте мне на несколько вопросов, только быстро и без фокусов. Идет?

Мораз допил пиво, потом снял очки и сунул их в карман комбинезона:

– Чего тебе надо?

– Я расследую дело об убийстве Сильви Симонис.

– Очень оригинально.

– По-моему, это дело связано с убийством Манон.

– Еще оригинальней.

– Вот я и обратился к вам.

– Да ты просто чудак, дружище.

Часовщик повернулся к бармену, начищавшему кофеварку:

– Плесни еще пивка. От этих тупых придурков всегда хочется пить.

Я пропустил грубость мимо ушей. Мне было уже ясно, что это за тип: напористый горлопан, куда более хитрый, чем позволяла предположить его показная грубость.

– Четырнадцать лет прошло, а меня все еще достают из-за этого дела, – сказал он подавленно. – Ты сам-то видел, в чем меня обвиняли? Там все шито белыми нитками. Их козырь – эта игрушка, меняющая голос, изготовленная в мастерской, где работала моя жена.

– Я в курсе.

– И тебе не смешно?

– Смешно.

– Получается еще смешнее, если знать, что мы с женой тогда как раз разводились. Я с этой сушеной треской обменивался только заказными письмами. Какие из нас сообщники?

Он схватил очередную кружку и разом ополовинил ее. Когда он поставил ее на стойку, с бороды у него свисали хлопья пены. Утершись рукавом, он подвел итог:

– Все это – домыслы французских полицейских!

Я снова обратил внимание на его руки, особенно на перстни. Один – в виде звезды, обрамленной византийским плетеным узором. На другом был выбит витой орнамент. Еще один представлял собой круг с поперечным штрихом, изображавший рабский ошейник. Внутренний голос снова шепнул мне: «виновен». Это был голос Шопара с его теорией о трети вины.

– У вас ведь и раньше были проблемы с законом?

– Совращение несовершеннолетней? Приятель, да это я должен был жаловаться на сексуальные домогательства!

Он снова выпил за здравие своего юмора. Я закурил.

– К тому же у вас не было алиби.

– А что все люди делают в половине шестого? Правильно, возвращаются с работы домой. Но вам, полицейским, надо, чтобы в момент совершения преступления все пили коктейль с друзьями, вы хотите, чтобы сотни человек подтвердили алиби, поднесли его вам на блюдечке.