Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

Я нашел центральную площадь – и вместе с ней мэрию. Современное здание без души и без прошлого, утонувшее в серости непогоды. Я обошел вокруг него, проваливаясь в лужи и загребая ногами опавшие листья, и обнаружил сторожку.

Я постучал в решетчатое окошко. Залаяла собака. Постучал еще раз. Через долгих две минуты дверь приоткрылась. Мужчина огорошенно смотрел на меня. Я заорал, пытаясь перекричать шум ливня:

– Вы привратник мэрии?

Мужчина не ответил.

– Вы ведь сторож? Да или нет?

Собака лаяла не переставая. Я порадовался, что мужчина не полностью открыл дверь.

– Вы знаете, сколько сейчас времени?

– У вас есть ключи от мэрии, черт вас подери?

– Не разговаривайте так со мной, а то я спущу собаку! Я муниципальный служащий. Я делаю два обхода за ночь, и все.

– Возьмите ключи. Пора делать обход.

– В честь чего?

Я сунул ему под нос свое удостоверение.

– Я тоже муниципальный служащий.

Через пять минут мужчина стоял рядом со мной, одетый в огромную куртку с капюшоном. В руках у него был фонарик.

– Я оставил собаку в тепле. Она ведь вам не нужна?

– Нет. Мне надо только посмотреть картотеку. Через час вы снова будете в постели.

Минута – и мы оказались в центре здания. Мы шли по коридорам, как по отсекам грузового судна, открытого порывам шквального ветра, который хлещет в него дождем.

– Что вы ищете?

– Акты гражданского состояния. Свидетельства о смерти.

– Нам этажом выше.

Лестница, новый коридор, потом мужчина потянулся со связкой ключей к одной из скважин. Еще один ключ, и мы попали в большой зал, освещаемый косыми вспышками молнии.

Он повернул выключатель. Помещение походило на библиотеку. Металлические стеллажи с пожелтевшими папками образовывали несколько проходов. Слева одинокий стол. На нем новехонький компьютер.

– Вы умеете с ним обращаться? – спросил я.

– Нет. У меня собака. Я делаю обходы. И все.

Я повернулся к полкам:

– Это архивы?

– А вы как думали? Кафетерий?

– Я хотел спросить: у вас еще сохраняют бумажные копии каждого свидетельства?

– Я ничего не знаю. Все, что я могу сказать, – эти придурки вечно завалены кучей бумаг и…

Я нырнул в проход между стеллажами и стал изучать дела. Рождения, браки, смерти: все находилось здесь. Одна стена была посвящена усопшим – с послевоенного времени до наших дней. Я быстро нашел восьмидесятые годы.

Я взял папку с надписью «1988» и пролистал карточки до ноября. Свидетельства на имя Манон Симонис не было. Руки у меня дрожали. Я внезапно взмок. В декабре тоже ничего. Я поставил папку на место.

Мне оставалось проверить только одно.

Ночью Ле-Локль выглядел еще более дико, чем Сартуи. Дома-бункеры, иссеченные дождем, и звучавший у меня в голове голос отца Мариотта, объяснявшего, почему Манон похоронена по другую сторону границы:

– Ее мать хотела избежать шумихи и тому подобного…

Кладбище находилось на краю города. Поставив машину на стоянку, я взял фонарик и пошел по сосновой аллее, затем перелез через изгородь и свалился в лужу на другой стороне.

Смерть уничтожает различия между людьми. Кладбища тоже. Памятники, кресты – это каменные засовы, запечатывающие все: жизни, судьбы, имена. Я шел вперед и прикидывал, какая мне предстоит работа: шесть аллей, по несколько десятков могил в каждой. По самым скромным подсчетам, три или четыре сотни надгробных надписей, которые надо расшифровать.

Я начал с первой тропинки, выставив вперед фонарик. Дождь был такой сильный, что превратился в сплошную завесу. Ураганный ветер лупил по груди, спине, бокам с силой боксера, набросившегося с остервенением на чужака, который повис на канатах.

Первая аллея: Манон Симонис нет.

Вторая аллея: Манон Симонис нет.

Третья, четвертая, пятая: Манон Симонис нет.

Луч моего фонаря скользил по крестам, именам, приближая меня к ошеломляющей правде. Когда я понял эту правду? Сколько секунд тому назад мое предположение превратилось в абсолютную уверенность?

В конце шестой аллеи я рухнул на колени.

Ребенок не умер в 1988 году.

Это была хорошая и плохая новость.

Хорошая – Манон выжила после покушения на ее жизнь.

Плохая – девочку спас дьявол.

Она «обручилась с Тьмой», и она убила свою мать.

Прежде всего разобраться со Стефаном Сарразеном.

Жандарм всегда знал, что Манон осталась жива. Начав расследование убийства Симонис, он неизбежно должен был поднять дело 1988 года. Он говорил, что документы не сохранились, но он лгал, теперь я в этом не сомневался. Он должен был также связаться с Сеттоном, ставшим префектом, и другими следователями. Он все знал. Почему он не сказал мне самого главного?