Андреас Эшбах - Выжжено

В январе следующего года Чарльз У. Таггард в процессе розысков, касавшихся, вообще-то, совсем другой темы, наткнулся на некую информацию, проходящую по разряду секретных и поразившую его как громом.

Дело в том, что после смерти Линн он с отчаянной энергией окунулся в работу, накапливая сверхурочные часы и проводя в Лэнгли все выходные. В квартире, которая некогда была семейным очагом, он пользовался теперь лишь кухней, ванной и гостиной, где и спал на диване. В свое время они не смогли расстаться с вещами дочери и раздать их; а теперь он не мог спать в их некогда общей спальне. Каждую неделю он собирался подыскать себе новую, меньшую квартиру, подальше отсюда, поближе к Лэнгли, взять туда с собой только самое необходимое, а всё остальное оставить барахольщикам, которые очищали чердаки от хлама. Но так и не сделал в этом направлении ни шага, хотя для этого ему нужно было лишь позвонить на прежнюю фирму Линн.

И вот он стоял в одном из бесчисленных архивов ЦРУ и держал в руках папку, из которой явствовало следующее: в дни после 11 сентября всё коммерческое и гражданское авиасообщение над США было полностью прекращено. Указание FAA, [12] FAA – Федеральная авиационная администрация. которое было передано во все аэропорты уже через несколько минут после ударов террористов, гласило, что все самолёты над территорией США должны немедленно приземлиться в ближайшем аэропорту и ни один самолёт не может больше взлететь. Предусмотренные исключения: никаких. Дошло до того, что бывший президент США Билл Клинтон, который в это время находился в Австралии, не мог вернуться домой, поскольку все без исключения полёты в США были запрещены. Бывший вице-президент Ал Гор по той же причине застрял на несколько дней в Австрии. Важные игры в бейсбол пришлось отменить. Сокращение воздушного сообщения было настолько радикальным, что климатологи зафиксировали отчётливые изменения погодных условий.

Но одно исключение всё же было.

В аэропорту Блю Грасс в Лексингтоне один «Боинг-747» получил разрешение на взлёт. На борту самолёта, следующего в Аравию, находились саудовские граждане высокого ранга: члены семьи Сауд, то есть королевского дома, и члены семьи Усамы бен-Ладена.

Разрешение на взлёт не было отмечено в официальных данных FAA, а лишь в документах порта. И там значилось только, что оно пришло из высших инстанций.

Таггард не мог поверить своим глазам. Он оцепенел, перечитывая снова и снова. Всё как нарочно! Семнадцать из девятнадцати террористов, совершивших на четырёх угнанных самолётах крупнейшую в истории террористическую атаку, были саудовскими гражданами – и тем не менее, в то время как всем остальным пришлось оставаться на земле, саудовцам было разрешено покинуть страну! Более того, уже тогда можно было предположить, что организация этого злодеяния исходила от Усамы бен-Ладена, которого внутри ЦРУ сокращённо называли УБЛ, – однако, вместо того чтобы допросить или хотя бы расспросить, их беспрепятственно выпустили из страны!

И это в то время как самолёт с сердцем, предназначенным для его маленькой дочери, не мог продолжить свой путь.

И Чарльз У. Таггард начал интересоваться Саудовской Аравией.

В первые дни к Маркусу в палату приходил физиолог, осторожно его массировал, двигал его руки и ноги во всевозможных направлениях и повторял:

– Терпимо?

При этом всё было не только терпимо, но даже хорошо; он воспринимал эту гимнастику как приятное разнообразие.

Но вскоре ему объявили, что настало время принимать участие в общей гимнастике для больных, внизу, в реабилитационном зале. Правда, его возил туда в кресле – по стеклянным коридорам с видом на лесистые окрестности – прыщавый альтернативщик.

Неделю спустя и это кончилось, и Маркусу пришлось проделывать этот путь своими ногами. Это было труднее, чем сама гимнастика, и удавалось лишь благодаря палке, которая с самого начала стояла у его кровати – для походов в туалет или на чайную кухню.

В первый день после этого похода он находился в таком нокауте, что проспал до самого вечера.

На второй день он тоже был измучен, однако смог пару часов смотреть телевизор.

На третий день, когда он вернулся в палату, его ждала высокая, стройная женщина в тёмно-красном пальто. Она стояла у окна и, когда он вошёл, медленно повернулась к нему, плотно сжав губы. Её взгляд казался тревожным; волнение, исходившее от неё, ощущалось почти физически.