Филипп Ле Руа - Последний Завет

Этьен Шомон корчится от боли, странно выворачивая свои покрытые коростой конечности, словно одержимый какой-то дьявольской силой. Флетчер вонзает ему длинную иглу в позвоночник и вводит спинномозговую жидкость, добавляя крупицы жизни этому ожившему трупу. Обезображенный отвратительным оскалом Шомон пытается что-то выговорить, исходя беловатой пеной. Бормочет, пуская пузыри в мир, который покинул год назад. Долгое охлаждение повредило немалое количество органов и способностей, которые хлопочущая вокруг него научная команда пытается восстановить с помощью инъекций, хирургического вмешательства и электрических разрядов.

Боуман: «Что в конце туннеля?»

Этьен Шомон вращает ничего не выражающими глазами, хрипит, гримасничает, оживленный искусственной энергией, которую щедро вливает в него доктор Флетчер. Но из-под дебильной маски прорывается живой ум, пытаясь вступить в контакт.

Шомон: «Г… г… гну… сно…»

Таково было второе слово, произнесенное Этьеном Шомоном.

Боуман склоняется к живому мертвецу и, запинаясь, бормочет.

Боуман: «Свет! Что за этим белым светом?»

Шомон: «Н-н… ч-ч-ч…»

Шомон отхаркивает какую-то пурпурную жижу и пузыри желчи.

Боуман: «Ночь?»

Воскрешенный не оставляет усилий. Впрыскивание каких-то химических веществ, которыми лекари стимулируют его нервную систему, начинает сказываться. Ему удается произнести пару слов тонким голосом, натужно икая.

Шомон: «Н-нии… ч-чето… нет…»

Боуман: «Этьен, что ты видел в конце туннеля?»

Шомон: «Ад… рай… это… ты… сам…»

Боуман: «А как же свет?»

Шомон: «Твое… сознание… Ты… сам… с собой… без… тела… толь… ко… твой дух… в пустоте… Только… во… ро… шишь… про… шлое…»

Боуман: «На что похож рай?»

Шомон: «Твоя… со… совесть…»

Боуман: «Наша совесть и есть рай? Или ад?»

Шомон: «Да… в зависи… мости… от твоего… прошлого… твоей… кармы… Нет никакого… представления о… времени…»

Боуман: «Сожаления. Угрызения совести. Неотвязная память о совершенных при жизни дурных поступках. Это и есть ад?»

Шомон: «Надо быть с-с-с… с-святым… чтобы наслаждаться этим…»

Приступ кашля прерывает слова Шомона. Он извивается, словно гусеница, резким движением вырывает несколько зондов. Потом начинает кричать от боли. Флетчер оставляет экраны контроля и вкалывает своему пациенту мощное болеутоляющее, погружающее его в вязкое забытье.

Натан понял, почему Клайд вдруг захотел быть кремированным. Его друг не желал рисковать, чтобы над ним измывались, как над оживленным Этьеном Шомоном.

Шомон успокоился. Боуман продолжает задавать вопросы. Уговаривает своего друга описать ему, что тот видел за белым светом. Этьен потеет и дрожит. Сверхчеловеческим усилием открывает исходящий пеной рот.

Шомон: «Нич-ч… ч-чего… кроме… пустоты… когда свет гаснет… не остается ничего… Только пустота…»

Боуман: «Через какое время?»

Шомон: «Нет никакого времени… ни пространства… Никакого ориентира… внезапная пустота… Где я?»

Боуман: «В Фэрбэнксе, в лаборатории».

Шомон: «А Карла… Где Карла?»

Боуман: «Что с тобой случилось, Этьен? Почему ты оставил лагерь? Почему ушел? Что произошло?»

Шомон: «Почему я… я… я… я… зде-е-е-есь?..»

Шомон опять впадает в кому. Затемнение.

Конец видеозаписи. До бойни три дня.

Карла застыла в оцепенении. Покрасневшие глаза, лицо белее савана. Рука прижата ко рту. Натан бросился к ней и довел до туалета, где она извергла из себя все съеденное со вчерашнего дня.

– Сожалею. Не надо было показывать вам эту пленку. Подышите немного воздухом в саду, пока я просмотрю ее еще раз.

Лаву требовалось впитать в себя образы и произнесенные слова. Проникнуться тем, что было у Боумана на уме, когда он снимал эти сцены.

Карла прошлась по рощице, отделявшей мастерскую от дома, чтобы унять тошноту, дать схлынуть адреналину, немного прийти в себя. Ей требовалось выговориться. Но Натан был слишком занят своим расследованием. Невосприимчив. Она толкнула дверь сарая.

Леа, Джесси и Томми окружали Сэма, вырезавшего бизона. Все полки мастерской были заставлены фигурками из дерева, изображавшими животных, индейцев, хоганы – традиционные жилища племени навахо, тотемы. Сэм воспроизвел целую деревню, населенную священными существами, словно чтобы обессмертить свою былую жизнь.

– Это и есть ваше ремесло? – спросила Карла.

– Нет, мое ремесло – это кисть.