Шарлотта Линк - Незнакомец

Но тем не менее, какими бы ужасными ни были эти оставшиеся позади события, началось все с дома. То обстоятельство, что Карен не могла поговорить с Леновски, только обострило уже давно назревший кризис между ней и ее мужем. Ее инстинкт, который с каждым днем все настойчивее подсказывал ей, что что-то неладно, Вольф посчитал истерикой. И все же она была права и поняла, что может положиться на свои чувства. Впервые за много лет супружества Карен не послушала Вольфа и поступила по-своему. Это укрепило ее чувство собственного достоинства. К тому же то презрение, с которым он к ней относился, уже перешло все допустимые границы ее страданий. Вместе с робко просыпающейся верой в себя она найдет в себе силы сделать те шаги, которые, как ей стало ясно, необходимо будет предпринять.

Кенцо поднял лапу у шпорника цвета голубого сапфира, который он в последнее время частенько использовал для этой цели и который уже имел жалкий вид, и Карен внезапно вспомнила то раннее утро три недели назад. Улицы их района в первых лучах солнца, они с Кенцо гуляют, боксер в радостном расположении духа, а она, Карен, напротив, опять спасается от бессонницы и депрессии…

"Как минимум улиц пять отсюда" , — только что сказала соседка. Карен не помнила, сколько улиц они тогда прошли, но это случилось на приличном расстоянии от ее дома: Кенцо поднял лапу у заднего колеса припаркованной машины. Темно-синей "БМВ". Женщина вспомнила, как она испугалась, когда внезапно открылась водительская дверца, потому что она не ожидала, что кто-то будет сидеть в машине в пять часов утра. И этот высокий симпатичный мужчина, который страшно рассердился и так обругал ее, что она в конце концов расплакалась и почувствовала себя еще более жалкой и униженной…

Был ли это он? Стояла ли она перед убийцей ее соседей? Был ли он тем страшным гостем, которого старой супружеской паре пришлось против воли принять у себя?

Многое свидетельствовало в пользу этого. Комиссар Кронборг просил Карен попытаться вспомнить все — даже кажущиеся незначительными мелочи. Тогда этот эпизод не пришел ей на память. Она никак не связывала его с преступлением в доме соседей. Это событие относилось лишь к ее частной коллекции поражений и унижений. "Со мной так поступают. На меня орут, а я даже не могу ничего ответить. Я начинаю реветь, как школьница. Я не способна защищаться. Я провоцирую людей к тому, чтобы они мучили меня".

Насколько же она была закомплексована и зациклена на своих личных проблемах! На любую другую женщину накричали бы так же, если б ее собака обмочила чужую машину. Другая женщина возразила бы что-нибудь, может быть, извинилась бы, но не заплакала бы и не выбилась из колеи на весь остаток дня. И, в конце концов, такое спокойное отношение даже позволило бы ей неделями позже вспомнить случившееся в связи с просьбой Кронборга. Потому что это было все же странным, что в такой ранний час, когда весь город еще спит, какой-то мужчина сидел в припаркованной машине. Странным, по крайней мере, потому, что всего через несколько улиц от этого места произошло такое чудовищное преступление…

Все равно. Так или иначе, этого мужика поймали. Однако Карен все же позвонит Кронборгу и расскажет о своих наблюдениях. Но попозже. Сначала ей надо сделать другой звонок.

Она прошла в гостиную к телефону, сняла трубку и набрала номер адвокатской конторы, который отыскала два дня назад в телефонном справочнике. Время было почти обеденное, но ей все же повезло: на другом конце ответили. Это была секретарша.

Карен попросила назначить ей встречу на следующей неделе.

— По какому вопросу? — спросила секретарша.

И тогда она торжественно заявила:

— Я хотела бы подать на развод с моим мужем.

У нее немного закружилась голова от этих слов. Но это были правильные слова. В этом у нее не было ни малейших сомнений.

Мюнхен, сентябрь

Дорогая Клара!

Я пишу вам это короткое письмо, чтобы вы знали, как у меня сложились дальнейшие дела. Я надеюсь, что вы в полном здравии и более или менее выстояли после всех этих ужасных событий.

У меня все в целом хорошо — потихоньку прихожу в спокойное состояние. Мне очень приятно знать, что больше не будет писем с угрозами и что где-то рядом не бродит кто-то, посягающий на мою жизнь. Но больше всего меня радует, что это не Мариус; что не он совершил то отвратительное преступление, ту расправу над его приемными родителями. Он, возможно, и делал что-то не то, но никого не убил и никогда не собирался убивать. Это не умаляет нашей вины в отношении его, но я чувствую большое облегчение, что мы, по крайней мере, не стали причиной появления в мире преступника — из-за нашего невежества и стремления к сглаживанию углов. Вся эта цепочка ужасов произошла не полностью по нашей вине, и я, несмотря ни на что, этому рада.