Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

— В каком смысле?

— Сами увидите.

Армянин смотрел на серые руины. Куски стен, которые уже ни с чем не соединялись. Дыры, провалы, похожие на пустые глазницы.

Новый диапозитив.

Тот же город, почти отстроенный заново.

— Пятьдесят пятый год. Берлин возрождается из пепла. Как и Хартманн. Он уже не такой безумец. Я хочу сказать, он организует свою жизнь. В «нулевой год Берлина» [17] В фильме Роберто Росселлини «Германия, год нулевой» (1948) мальчик пытается выжить в разрушенном Берлине. музыковед пламенными речами собрал нечто вроде группы. Женщин, мужчин и особенно детей. Берлин кишит сиротами. Шайка представляет собой околорелигиозную группировку.

— Секту?

— Да, подобие секты. У них есть помещение в советской зоне. Они кормятся разными заработками, в частности шитьем. Поют на улицах, просят милостыню. О культе, который проповедовал Хартманн, мало что известно. Судя по всему, он… обращен в прошлое.

— В каком смысле?

— Дети одеты в традиционные баварские костюмы. Сектанты не имеют права прикасаться к некоторым материалам или пользоваться современными приспособлениями.

Касдан вспомнил показания одного из свидетелей — ветерана, жившего неподалеку от церкви Блаженного Августина. Дети в зеленых шапочках, кожаных штанах и башмаках времен Второй мировой войны. Все совпадало. Старый подонок, нацист и мистик, наверняка давно умерший, преодолев время и пространство, прислал в Париж натасканных маленьких убийц. Армянину требовались даты.

— Когда Хартманн уехал в Чили?

— В шестьдесят втором. В Берлине у него начались неприятности. Поговаривали о педофилии, но доказательств не нашлось. Ходили также слухи о жестоком обращении, о похищении несовершеннолетних, и это куда больше похоже на истину. Наказание было основой веры Хартманна. Боль — единственный путь, ведущий к благодати, к слиянию с Христом. Ничего нового. Но, похоже, Хартманн чересчур увлекся этим символом веры. Детям, «его» детям, как он их называл, очевидно, жилось несладко.

Изображение снова сменилось. Групповой портрет. В первом ряду белокурые дети, без шапочек, все в баварских кожаных штанишках. Во втором ряду мужчины и женщины, молодые, крепкие, в белых рубахах и полотняных штанах. Справа — прямой как жердь Хартманн. Высокий, худой, в круглых очочках, он сохранил свою густую и жесткую черную гриву.

— Посмотрите-ка на Хартманна. Неплохо сохранился? Похож на вожатого, ведущего подопечных на экскурсию. Только вместо экскурсии он поведет их в ад. Перед отъездом гуру отобрал лучших.

— Он хотел основать арийскую общину?

— Только не в генетическом смысле. Хотя говорят, что Хартманн контролировал деторождение в своей секте.

— Как это?

— Подбирал пары. Решал, какой мужчина и какая женщина могут соединиться. Но в его творении эта селекция была не главной. Скорее он стремился к духовному перерождению. Превращению, которое свершалось благодаря вере и наказанию. Дело тут не в евгенике. Впрочем, в Чили он постепенно окружил себя врачами, специалистами…

Касдан подумал о безумных хирургах, мучивших Петера Хансена. Очевидно, Хартманн в этом участвовал. Не исключено, что все происходило в его секте.

— А где Хартманн жил в Чили?

— На юге, примерно в шестистах километрах от Сантьяго, между городом Темуко и аргентинской границей. Тогдашние власти предоставили секте особый статус благотворительной организации и тысячи гектаров целины у подножия Андийских Кордильер. Правительство заключило с Хартманном негласный договор: «Разбудите эти земли, а мы оставим вас в покое». Хартманн выполнил свою часть договора. В сравнении с флегматичными чилийскими крестьянами дисциплинированные арийцы творили чудеса.

Через несколько лет немецкий анклав стал самым благодатным местом в стране. Сельское хозяйство здесь велось по всем правилам, интенсивными методами. Ничего подобного в Чили прежде не видели. И тогда Хартманн выкупил эти земли, окружил их стеной и превратил свое имение в крепость, говорят, даже с подъемным мостом. Он назвал ее «Asuncion» в честь группы испанских миссионеров, которые в XVI веке отправились в Бразилию обращать в христианство индейцев-гуарани. Столица Парагвая тут совершенно ни при чем. «Асунсьон» означает «Успение». Хотите верьте, хотите нет, но чилийские супермаркеты годами продавали продукты «Asuncion». За улыбающейся маской плодородия скрывался лик зла.

— Он пытал детей?

— Он называл это «квинтэссенцией», «очищением», «освоением боли»… И все это было частью сложного пути к совершенству. Боль необходима, чтобы подняться над ней. Истерзанное тело становилось для души чем-то вроде средства передвижения, позволяющего укрепиться в вере и воссоединиться с Господом. Вот что проповедовал Хартманн своей общине, которую вскоре прозвали «Колонией». Colonia. Возрождение духа через плоть.