Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

— Сейчас мы здесь, у ворот Колонии. А вот эти здания, — он указал на внутренние дуги, — те, куда ты допущен. Общежитие для рабочих и тех, кто занимается сельским хозяйством. У зданий не названия, а номера.

Волокин склонился над планом. Действительно, на каждом строении был номер. Как в детской раскраске, где нужно раскрашивать в определенные цвета места, обозначенные цифрами. Номера с первого по одиннадцатый, в самом центре плана, были обведены красной чертой.

— Красная линия означает, что к этим зданиям приближаться запрещено. Усек?

— Усек.

Управляющий указал на хозяйственные постройки и пашни:

— Постепенно ты узнаешь каждую зону, в которой тебе разрешено появляться. Склады с инструментами. Риги. Силосные башни. Загоны для скота. А еще общую спальню, столовую. Кроме того, у нас есть образовательный центр и больница, куда пускают всех. Но попусту туда не таскайся.

Управляющий сунул план в карман и непринужденно прислонился к машине, скрестив руки на груди. Держался он дружелюбно, оставаясь властным.

— Есть и другие правила. К примеру, мы всем даем новые имена.

Он достал из куртки фальшивое удостоверение Волокина.

— Отныне ты не Николя Жирар, а, скажем, Иеремия.

— Иеремия так Иеремия.

— Пока ты у нас работаешь, мы будем называть тебя так. Твои документы мы сохраним. Здесь они тебе не нужны.

Как же его нарекли в прошлый раз? Наверняка библейским именем, но сейчас не припомнишь. Воспоминания оставались смутными. Обрывочными.

— Кроме того, — продолжал управляющий, — ты не имеешь права общаться с членами общины.

— А разве мы не вместе будем работать?

— Нет. Те, кто принадлежит к Колонии, зимой работают только в оранжереях.

— Понял.

— Это очень важно. Иногда мимо тебя будут проезжать колонны машин. Разговаривать с пассажирами запрещено. Также запрещено прикасаться к тем же предметам и материалам, что и они.

Волокин кивнул. Теперь он стоял навытяжку. По стойке «смирно», словно в знак покорности.

— Еще ты должен усвоить, что мы — религиозная группа. Мы следуем строгим правилам. Например, носим особую одежду и работаем не так, как другие. Не пытайся понять эти правила. Не обращай на них внимания.

Он счел уместным проявить заинтересованность:

— А вдруг эти правила… мне приглянутся? В смысле, для себя?

— Возможно, — улыбнулся управляющий, — такое часто бывает. Тогда и поговорим об этом. Но сейчас это ни к чему. Для начала постарайся хорошо работать.

— Буду стараться изо всех сил, месье.

— Воскресенье — выходной, но надо присутствовать на утренней мессе. И на концерте, который будет после мессы. Это наш подарок рабочим.

— Подарок?

— Слушать наш хор — форма очищения. А оно входит в недельный распорядок. Мы возделываем землю в полной чистоте. Нечего и говорить, что любые контакты с женщинами исключены.

Волокин промолчал в знак согласия. Управляющий улыбнулся. Он старался казаться приветливым, но его бесполый голос исключал всякую веселость. Как и любое человеческое чувство.

— Короче, тебе предоставлена только одна свобода — уйти отсюда. Можешь уехать, когда пожелаешь.

Волокин еще больше выпрямил голову, чтобы показать, что он все усвоил. Усвоил не только головой, но и всей шкурой.

— Сегодня же вечером тебе все объяснят насчет платы, страхования и социальных отчислений. Сейчас тебя проводят в дортуар, чтобы ты оставил свои вещи, а потом в центр распределения работы в восемнадцатом корпусе. Там тебе скажут, что ты будешь делать сегодня.

Волокин подхватил свою сумку.

— И последнее, — подытожил управляющий. — Что это такое?

Русский поднял глаза: на ладони управляющего лежал коробок спичек.

— Их нашли в твоей сумке.

— Да это мои спички, месье.

— Ты куришь?

— Нет, месье. Я держу их по привычке. Когда я пас скот и у меня садился фонарик, я зажигал свечу.

Управляющий улыбнулся и бросил ему коробок:

— Ребята проводят тебя куда надо. Потом за работу.

Волокин сел во внедорожник, на котором его сюда привезли. В этот миг без всякой причины он вдруг вспомнил легавого из Калькутты, с которым познакомился в 2003 году в Париже. Сотрудника бенгальского отделения Интерпола, который охотился во Франции за педофилом, распространявшим в Юго-Восточной Азии свои собственные фотографии с детьми.

Как-то вечером Волокин пригласил индийца во французский ресторан в надежде приобщить его к приправам менее острым, чем карри и специи. Бенгалец рассказал о распространенном у него на родине символе, который, по его словам, подходил для его собственного расследования: о «совершенном дожде». The perfect rain. Дожде, который выпадает, когда подует второй муссон, после того как первый ливень очистит воздух от загрязнений. Он мечтал о Сети и мире, полностью свободных от педофильской заразы. Когда им удастся их очистить…