Айзек Адамсон - Разборки в Токио

— Я знаю Флердоранж. Это моя задача, — сказал он, удовлетворенно пожав плечами, будто прочел мои мысли и не особо удивился. Он даже не оправдывался, хотя я долго сверлил его взглядом. Мне нравился этот парень. Правда нравился. Но ситуация хреновая, а сверлить взглядом здесь больше некого.

— Ладно, — сказал я. Я пожевал картошки, но уже набил живот сэндвичем, да и разговор к еде не располагал. Я должен был догадаться, что этот человек ничего не знает. С болтливыми всегда так. — Тогда вы, наверное, можете мне рассказать, что такое «Возврат к Невинности»?

Он пожал плечами:

— Ну, такое. Регрессия. Омолаживание. Обычный процесс. Как раз перед Тридцатилетним Сном Флердоранж умственно впадает в детство.

Он сказал об этом так, словно это само собой разумеется, типа поседения волос или образования животика. Так что теперь у нас бессмертная гейша с умственным регрессом перед наступлением Тридцатилетнего Сна. Потрясающе. Интересно, эти люди сошли с ума все одновременно или по нарастающей?

— Можно спросить, раз уж вы такой эксперт по этой гейше? — начал я. — У Флердоранж есть любимая песня?

Он посмотрел на меня так, словно это глупый вопрос, — может, вопрос и впрямь глупый. И заглотнул еще палочку жареной картошки.

— Есть. Вы ее наверняка не слышали, — снисходительно сказал он.

Нет, так легко он не отделается.

— Может, напоете? — спросил я.

— Перестаньте.

— Давайте, — сказал я, подтолкнув к нему пластиковый ножик. — Представьте, что это микрофон для караоке и устройте мне представление. Я с места не тронусь, пока вы не споете.

— Вы поедете со мной, как только я доем картошку, — сказал он.

— Ну да. «Это судьба». Проблема в том, что мы с вами тут один на один. И вокруг никого, кто бы заставил меня быть сговорчивым. А я довольно хорошо управляюсь со своими руками и ногами. Так что в итоге все закончится тем, что вы будете кашлять куриными палочками.

— Ну конечно. А потом кто-нибудь вызовет полицию, и вы опять окажетесь в тюрьме. Расслабьтесь, господин Чака. Доедайте картошку.

— Я просто хочу, чтобы вы спели! Слушайте — вы поете, а я вам отдаю свою картошку.

— Вы не успокоитесь, да?

— Я упрямый. — Я торжествовал. Мы сцепились взглядами. На самом пике.

— Отлично, — рявкнул он. — Но только один раз.

— Вам понадобится микрофон. — Я протянул ему пластиковый нож. Посмотрев на нож с отвращением, он отмахнулся. Затем украдкой глянул, не смотрит ли кто. Никто не смотрел. Он прочистил горло. И закрыл глаза.

Его голос звенел высоким фальцетом, и, не сиди я прямо перед ним, я бы поклялся, что пела женщина. И притом удивительно прекрасная исполнительница. В ее голосе нарастала задумчивая грусть, страсть, ненужность слов. Даже если не знаешь и слова по-японски, понимаешь, о чем песня. Я был изумлен. Это лучшее исполнение, какое я только слышал в «Лавбургере».

— Ну и ну, — пробормотал я. — Вы достойны быть гейшей.

— Давайте вашу картошку, — сказал он. Он был раздражен, или смущен, или то и другое — трудно сказать. Я толкнул оставшуюся картошку по столу. Человек в Шляпе молча принялся есть.

Этот момент напомнил мне сцену из военного эпического фильма Мигусё «Слава Тандзаки». Солдаты травят анекдоты в ночь перед крупным наступлением, во время которого многих, конечно, убьют. Уже поздняя ночь, их веселье и смех будят генерала. Он входит в казарму как раз в тот момент, когда местный острослов начинает очередной неприличный анекдот. Видя генерала, острослов замирает в страхе, бросается ничком на пол и начинает вовсю извиняться. Генерал приказывает ему встать: «Пожалуйста, расскажите анекдот, — говорит он. — Только обязательно хороший. Для многих из этих ребят он будет последним». Острослов, разумеется, больше ничего рассказать не может. Генерал ждет еще минуту и затем выходит из казармы, оставляя всех раздумывать о жизни и смерти до самого утра.

Вот так и в «Лавбургере». Песня что-то сделала с нами обоими, вдруг напомнила нам, что мы не просто два человека, которые только и знают, что гудят по ресторанам. Мы заняты очень серьезным делом, и никаким добродушием нас из этого не вытащить.

Но, если вдуматься, я не знал, правильно ли поступил генерал. Перебор самоанализа подрывает боевой дух. Нечего солдатам думать о смерти, когда они готовятся к встрече с ней.

Я подумал, может, разрядить обстановку — взять да и вылить на себя кетчуп с горчицей, изобразить Джексона Поллока. [71] Джексон Поллок (1912–1956) — американский художник, представитель течения абстрактного экспрессионизма. Но другой одежды у меня не было, а Человек в Шляпе не из тех, кто эту выходку поймет. Так что я просто сидел и смотрел, как он ест, что было вполне приемлемо. Такое занятие хоть заряжено действием.