Уилбур Смит - Лучший из лучших

Родс любил смотреть, как восходит солнце, где бы он ни находился – на балконе своего великолепного железнодорожного вагона, за чашкой кофе в пыльном дворике хижины из гофрированного железа, которая все еще стояла за рыночной площадью в Кимберли, с верхней палубы океанского лайнера или верхом в седле, на конной прогулке по тихим дорожкам имения на склонах Столовой горы.

В эти мгновения Джордан оставался наедине со своим повелителем; в эти мгновения из Родса мощным потоком вырывались идеи, которые он называл «замыслами», – невероятные идеи, сногсшибательные и грандиозные или причудливые и сумасшедшие, но всегда захватывающие.

В эти мгновения Джордан ощущал причастность к невероятному гению, набрасывал черновики речей в стенографическом блокноте – речей, которые будут произнесены в высоких залах парламента Кейптауна, куда Родса избрали представителем от территории бывшего Грикваленда, или на совете управляющих компании «Де Бирс», где он был председателем. «Де Бирс» превратилась в гигантскую алмазную корпорацию, объединившую участки отдельных старателей и мелких компаний-конкурентов. Словно некий мифический питон, Родс проглотил всех – включая даже Барни Барнато, еще одного гиганта. Весь прииск принадлежал Родсу.

Иногда они катались верхом в полном молчании, пока мистер Родс не поднимал прижатый к груди подбородок, чтобы пристально посмотреть на Джордана голубыми глазами. Каждый раз он говорил при этом нечто удивительное. Однажды он сказал: «Джордан, ты должен благодарить Бога каждый день за то, что родился англичанином». В другой раз Родс заявил: «Джордан, есть лишь одна настоящая цель, и она состоит вовсе не в том, чтобы разбогатеть. Мне повезло, что я понял это достаточно рано. Настоящая цель в том, чтобы распространить власть Британии на весь цивилизованный мир, вернуть Северную Америку Короне и собрать англосаксонскую расу в единую империю».

Ощущение принадлежности к такой грандиозной цели опьяняло и воодушевляло, особенно когда, как он нередко это делал, Родс натягивал поводья, поворачивал голову и смотрел на север – туда, где ни один из них никогда не был. За то время, что Джордан провел вместе с Родсом, земли на севере стали для обоих частью жизни.

– Мой замысел, – говорил Родс. – Мой север – моя идея. Вот где это по-настоящему начнется, Джордан. Когда придет время, я пошлю тебя – человека, которому доверяю больше всех.

Джордану никогда не казалось странным, что голубые глаза Родса смотрели на север, что эти земли стали занимать все его мысли и поход туда превратился в священную миссию. Юноша мог указать день – и даже час, – когда это началось. Много недель после похорон Пикеринга на разрастающемся кладбище Кимберли Джордан почтительно не нарушал покой скорбящего мистера Родса.

Однажды Родс ушел из конторы еще до конца рабочего дня и вернулся в лагерь. Он вытащил статую птицы, оставленную во дворе, и с помощью трех чернокожих работников перенес ее в дом. В гостиной сокол не помещался: не давал пройти к обеденному столу и входной двери. Единственная ничем не занятая стена в домике оставалась в спальне мистера Родса, в изголовье узкой кровати, – статуя идеально вошла туда. На следующее утро, когда Джордан пришел будить Родса, тот уже накинул халат и стоял перед соколом.

В свежем розовом свете раннего утра, по дороге в контору «Де Бирс», Родс внезапно сказал:

– Джордан, мне пришла в голову мысль, которой я хотел бы с тобой поделиться. Разглядывая статую, я понял, что север – это ворота, север – это тыл нашего континента.

Вот так все и началось – под сенью статуи.

Когда архитектор Герберт Бейкер обсуждал с мистером Родсом отделку и декор особняка, строящегося в кейптаунской усадьбе Гроте-Схюр, Джордан сидел в сторонке. Как всегда в присутствии посторонних, он оставался в тени, писал заметки под диктовку мистера Родса, подсказывал при необходимости цифры и данные, но и тогда его богатый мелодичный тенор звучал негромко, приглушенно.

Мистер Родс внезапно пришел в возбуждение и, вскочив с места, принялся мерить шагами комнату.

– Бейкер, меня не оставляет одна мысль. Мне нужен какой-то особый элемент в декоре, нечто неразрывно связанное со мной, чтобы после моей смерти, даже через тысячу лет, люди, посмотрев на это, немедленно вспомнили имя Сесила Джона Родса.

– Может быть, алмаз? – осмелился предложить Бейкер, набрасывая в блокноте стилизованный кристалл.