Уилбур Смит - Лучший из лучших

– В этой стране иначе не выжить.

Робин вдруг вздрогнула и обхватила себя руками.

– Замерзла? – немедленно забеспокоился Клинтон.

– Нет. Так, что-то в дрожь бросило.

– Пойдем-ка спать.

– Еще минутку, Клинтон! Какая чудная ночь…

Он обнял ее за плечи.

– Иногда я так счастлив, что меня это пугает. Такое счастье не может длиться вечно.

От его слов в душе Робин сгустился плотный туман неясной тревоги, висевший над ней весь день, точно завеса дыма от лесного пожара. Ее охватило тяжелое предчувствие, что в их жизни что-то необратимо изменилось.

– Спаси нас, Господи! – прошептала она.

– Аминь! – тихо ответил Клинтон и повел жену в дом.

Внутри покрытой травой хижины было темно, узоры из переплетенных ветвей исчезали в темноте под высоким потолком, словно арки средневекового собора. Хижину освещал лишь маленький костер в глиняном очаге посередине. Одна из королевских жен подбросила в пламя пригоршню сушеных трав, и смолистые синие завитки дыма потянулись к невидимой крыше.

Возле костра, на низком глиняном помосте, покрытом толстым слоем шкур – шакальих, обезьяньих, лисьих и циветтовых, – восседал король.

Громадный, как гора, совершенно обнаженный и намазанный жиром, он сверкал, словно гигантская статуя Будды, вырезанная из цельной глыбы антрацита. Круглую, как пушечное ядро, голову охватывал обруч индуны. Мясистые плечи бугрились мышцами и жиром, но сложенные на коленях руки были неожиданно изящны, с узкими розовыми ладонями и длинными пальцами. Жирные груди висели над выпирающим животом – король старательно следил за своим весом. Под рукой всегда стояли горшки с густым пузырящимся пивом из проса и нарезанная кусками говядина с толстым слоем желтого жира. Каждые несколько минут в ответ на кивок или движение пальца короля одна из жен протягивала ему блюдо с едой. Король должен быть большим и упитанным – не зря Лобенгулу звали Великим Черным Слоном Матабелеленда. Его неторопливые движения были исполнены величия от сознания своего размера и положения. Несмотря на расплывшиеся черты, лицо оставалось привлекательным, умные глаза задумчиво светились – дикие зверства, которые были частью жизни каждого короля матабеле, не оставили заметного следа на внешности Лобенгулы.

«Мой народ ждет от меня силы и твердости. Всегда найдется кто-то, выискивающий малейший признак слабости в короле, как молодые львы высматривают слабину в черногривом вожаке стаи, – говорил Мзиликази сыну. – Смотри, мои цыплятки всюду следуют за мной, ожидая угощения». Он показал церемониальным королевским копьем на темные точки, медленно кружившие высоко в небе над холмами Табас-Индунас. «Когда стервятники улетят, от меня и пыли не останется».

Лобенгула хорошо усвоил урок отца, но жестоким не стал. Напротив, в изгибе губ проглядывала некоторая неуверенность в себе, в умных глазах проскальзывала тень сомнения, нерешительность человека, которого тянут во все стороны сразу, – человека, вынужденного покориться судьбе и не знающего, как вырваться из ее безжалостной хватки. Лобенгуле и в голову не могло прийти, что он унаследует престол короля. Он никогда не считался наследником: у него были старшие братья от матерей более благородных кровей и более высокого положения.

Король пристально смотрел на человека, сидевшего напротив, – великолепный воин с телом, закаленным долгими маршами и жестокими схватками, он ежедневно и тесно общался с простым народом, понимал нужды и чаяния людей; его преданность и мужество доказаны тысячи раз, в них невозможно сомневаться. Лобенгула и не сомневался – даже во время полуночных бдений, когда его грызли сомнения во всем. Тогда ему хотелось сбросить тяжкое бремя королевских обязанностей, переложить их на другие плечи и укрыться в тишине тайных пещер на холмах Матопо – в единственном месте, где он был когда-то счастлив.

Напротив короля сидел его единокровный брат: как и Лобенгула, он вел свою родословную от чистокровных зулусских предков. Мудрый и смелый принц из рода Кумало не знал сомнений.

«Именно такой человек должен быть королем», – подумал Лобенгула. От любви к брату перехватило горло, и он закашлялся. По мановению мизинца жена поднесла к его губам горшок пива. Он отхлебнул глоток.

– Я вижу тебя, Ганданг, – сказал король низким хриплым голосом, в котором прозвучала печаль: Лобенгула знал, что от судьбы не уйдешь. Он чувствовал себя человеком, в одиночестве пробирающимся через лес, где охотятся львы.