Джорджо Фалетти - Убийственная тень

– Я люблю тебя.

Эйприл замерла, как будто дышать перестала. Потом по щеке ее скатилась слеза, стоившая многих омытых слезами ночей.

– Я тоже люблю тебя, Джим. Я не переставала тебя любить, даже когда обзывала себя дурой и имела все основания ненавидеть. За десять лет не было дня, чтоб я не мечтала услышать от тебя эти слова.

Они целовались так, словно не было этих десяти лет, словно вообще ничего больше не было и не будет.

Они не могли оторваться друг от друга, хотя и понимали, что десять лет не уместятся в эти краткие мгновенья.

Легкий скрип отворяемой двери вернул их на грешную землю.

На пороге гостиной в янтарном свете настольной лампы стоял Чарли. Его лицо выражало сегодняшнюю усталость и всегдашнее одиночество.

Волна нежности к старому шаману захлестнула Джима, и он не сомневался, что Чарли это почувствовал. Но этот миг тут же растаял, потому что Чарли принес с собой предчувствие затяжного прыжка в бездну – в погоне за тем, чего ни рукой, ни разумом ухватить нельзя.

Джим неохотно выпустил Эйприл из объятий и шагнул к старику.

– Привет, Чарли. Спасибо, что остался здесь.

– Ради тебя и ради них, Три Человека. Ты что-нибудь узнал?

Джим покосился на Эйприл и прочел у нее на лице тот же вопрос.

Вздохнув, он опустился на диван и по порядку рассказал обо всем, что произошло за эти несколько часов. Рассказал о смерти Кертиса Ли, о том, как они упустили возможность взять под стражу того, кого Чарли окрестил Chaha'oh. Потом поведал о кровном родстве архитектора с Коэном Уэллсом, за что Кертис Ли и поплатился жизнью. Рассказал о фотографиях, о розыскных объявлениях, о подозреваемых, чьи следы отыскать будет очень непросто, но какая-то зацепка все-таки есть.

Потом замолчал и усталым жестом вытянул из кармана диктофон.

– И еще Алан дал мне вот это.

Джим нажал на клавишу воспроизведения и стал смотреть, как на их лицах отражается слово за словом обвинительный приговор жизни. Для него самого слова тоже прозвучали по-новому: в первый раз он как-то обошел вниманием это жестокое равнодушие ко всему, кроме собственных корыстных интересов.

Потом они долго молчали, каждый, как умел, шил платье своему гневу.

Первой опомнилась Эйприл:

– Черт побери! Я все же не думала, что Коэн способен на такое.

– Кто обладает одним, захочет и другое, потом третье и в конце концов ни перед чем не остановится, чтобы насытить свою алчность.

Голос Чарли был спокоен. Старик словно и не слышал этой записи. Но Джим и Эйприл поняли: только такой голос и может быть у человека, который знает. И пожалуй, никто не смог бы дать более точное определение Коэну Уэллсу.

– Что ты станешь делать? – спросила Эйприл у Джима.

– Еще не решил. Пока у меня есть более срочные дела. – Он поднял голову, отрешившись от туманного будущего и перейдя к конкретному настоящему. – У вас в газете есть фотоархив?

– Огромный. С основания в тысяча восемьсот семьдесят пятом году и до сегодняшнего дня.

Джим вытащил из кармана взятый у Алана снимок.

– Надо бы поискать вот этих двоих. Возможно, именно они были с индейцем и Джереми Уэллсом во Флэт-Филдс. Тогда их звали Скотт Трумэн и Оззи Сиринго. Они были объявлены в розыск в штате Вайоминг. И не исключено, что после резни остались в городе и сменили имена.

Эйприл взяла в руки прямоугольный кусочек картона и села на диван рядом с ним, поближе к лампе.

Джим увидел, как она вгляделась в изображение и побледнела.

– Ох!

– Что?

Эйприл растерянно посмотрела на него.

– Двух других я никогда не видела, а вот этого знаю. – Она ткнула пальцем в одного из троих. – Это Линкольн Томпсон, мой прадед.

Они не успели сказать ни слова, потому что с улицы вдруг донесся собачий вой. Джим резко поднялся.

– Это Немой Джо. Где Сеймур?

Она тоже вскочила. На лице ее был написан ужас.

– У себя в комнате.

– Где?

– Там.

Она выбежала из гостиной. Джим кинулся за ней; коридор в несколько шагов показался ему длиннее, чем расстояние до самой дальней звезды во Вселенной.

В конце коридора Эйприл рывком распахнула дверь, зашарила по стене в поисках выключателя. Джим стоял на пороге, ощущая за спиной присутствие Чарли. Но впервые в жизни оно ничем его не успокоило.

Вспыхнул свет, и его глазам предстала типичная комната десятилетнего пацана. Плакаты на стенах, ролики под кроватью, одежда, аккуратно сложенная на стуле. Над раскрытым окном уныло покачивалась занавеска.

Справа от окна кровать Сеймура была пуста.