Галина Павлова - Убийственная любовь

Сумерки быстро превращались в густую темноту июльской крымской ночи. День был изнуряюще знойным, и даже вечер не принес желанной прохлады. Тяжелая безветренная духота плотным слоем покрывала окрестности. Шоссе пахло расплавленным асфальтом и разогретой резиной шин. Оно было совершенно пустынным, что позволяло автомобилю двигаться, не снижая скорости. Для водителя это обстоятельство являлось единственным удовольствием за время всего его неудачного отдыха в Крыму. И сейчас, возвращаясь домой, он чувствовал себя усталым и обманутым. Раздражение мужчина вымещал на своей спутнице, которая в изнеможении лежала, обливаясь потом, на заднем сидении автомобиля. Кондиционер в БМВ не работал, а открытые окна ничем не облегчали ее страданий – воздух был влажным и горячим.

– Какого черта ты куришь в салоне? – взорвался водитель, почувствовав запах табачного дыма с заднего сидения. – И без этого задохнуться можно!

– Отстань! – последовал ленивый ответ – И так тошно.

– Дура, – водитель, не тормозя, повернулся лицом к пассажирке и попытался забрать у нее сигарету. В этот момент почувствовался удар в правый бампер автомобиля. Машину начало заносить влево. Водитель резко нажал на тормоз и выругался.

Выбравшись в духоту июльского вечера, мужчина бросился рассматривать помятый бампер. Женщина, разминая затекшие мышцы, деловито осмотрелась вокруг и вдруг пронзительно вскрикнула. Ее спутник оставил свое занятие и посмотрел туда, куда указывала ее дрожащая рука. Недалеко от них в кустах на обочине лежал человек…

– Если нужно, могу дать тебе недельку отпуска, чтобы прийти в себя, – нарочито небрежно предложила начальница нашего отдела Людмила Сергеевна, как только я утром переступила порог ее кабинета. После изматывающей и бесполезной двухнедельной командировки предложение звучало очень заманчиво. А бессонная ночь в перенаселенном душном купе поезда вызывала в теле страстное желание выспаться. Однако даже моему затуманенному усталостью мозгу показалась подозрительной такая потрясающая щедрость нашей «железной леди» в разгар проектного аврала. Причина ее беспрецедентного альтруизма, несомненно, крылась в чем-то более весомом, чем простое сочувствие к моим командировочным страданиям. Возможно, это был тест на корпоративный патриотизм? На всякий случай я решила принять половинчатое решение и сообщить, что для моего исцеления хватит и одного дня. Но озвучить свои мысли не успела.

– Не отвечай сразу. Иди и подумай, – продолжила удивлять наша гранд дама. Взгляд ее светло-серых рыбьих глаз окутал меня сочувствием. – Отчитаешься потом.

Окончательно лишившись дара речи, я просто кивнула головой в знак согласия и направилась в отдел.

Чудеса продолжались. В нашем офисе царило неестественное молчание. Никто не выказывал радости по поводу моего благополучного возвращения из Тмутаракани и не предпринимал никаких попыток поделиться последними сплетнями! Костик, молодой специалист, не мигая, таращился на экран монитора. Светик, моя девятнадцатилетняя помощница, побелев кукольным личиком, нервно шуршала бумажками на столе. Тетя Шура, наша пожилая уборщица, впервые за месяц работы в нашей организации принялась увлеченно протирать листья фикуса, давно и безнадежно пылящегося на подоконнике.

Стараясь стряхнуть с себя ощущение чего-то неотвратимого и ужасного, я бодро обратилась к склоненным головам сотрудников.

– Всем привет! Как успехи? – мои слова упали в тишину и замерли, не вызвав никаких колебаний воздуха в ответ. Только по круглой розовой щеке Светика пробежала огромная слеза и капнула на пыльный пол.

– Прости меня, Линочка, – прошептала она.

У меня горе, а я не знаю? Мое сердце пропустило несколько ударов, а вдыхаемый воздух на мгновение застрял в районе гортани.

– Да что случилось? Что со всеми вами такое? – уже по-настоящему струсила я.

– Сядь, – хмуро скомандовал Костя.

Неожиданно для себя я послушалась, даже не пытаясь поставить его на место.

– Теперь говори, – приказал Светику наш новоявленный рефери.

– Мы с Максом Завадским поженились, – судорожно глотнув, послушно выпалила Светик. Ее круглые детские глаза наполнились ужасом, будто под жестокими пытками она сознавалась в убийстве. И, скорее всего, свое «преступление» передо мной она квалифицировала именно так.