Патриция Хайсмит - Талантливый мистер Рипли [Литрес]

– Понимаю, Том, дружище, очень хорошо тебя понимаю, – сказал Питер, похлопав его по плечу.

Том посмотрел на него сквозь слезы. Он думал о том, как они с Дикки отправлялись бы на Рождество в Америку на лайнере, а с родителями Дикки у него установились бы такие отношения, будто они с Дикки братья.

– Спасибо, – сказал Том, и со стороны могло показаться, что это всхлипнул ребенок.

– Если бы не эти слезы, я бы действительно подумал, что с вами не все ладно, – с сочувствием проговорил Питер.

«Венеция. 3 июня 19…

Дорогой мистер Гринлиф!

Упаковывая сегодня свои вещи, я наткнулся на конверт, который Ричард передал мне в Риме и о котором я по какой-то необъяснимой причине до сих пор не вспомнил. На конверте написано: „Не открывать до июня“, а сейчас как раз июнь. В конверте завещание Ричарда, он оставляет свой доход и имущество мне. Я этим поражен не меньше, наверное, чем вы, однако из текста завещания (оно напечатано на машинке) следует, что оно, похоже, было написано в здравом уме.

Мне остается только пожалеть о том, что я забыл об этом конверте, потому что он давно бы уже послужил доказательством того, что Ричард собирался свести счеты с жизнью. Я положил конверт в карман чемодана, а потом забыл о нем. Он дал мне его, когда мы в последний раз виделись в Риме и когда он находился в очень подавленном состоянии.

Поразмыслив, я решил выслать Вам копию завещания, чтобы Вы сами его увидели. Я в жизни еще не видел завещаний и совершенно не имею представления о том, как мне следует действовать. Что мне делать?

Пожалуйста, передайте мои искренние сожаления миссис Гринлиф и помните, что я сочувствую вам обоим. Мне жаль, что необходимость вынудила меня написать это письмо. Пожалуйста, ответьте мне как можно скорее по адресу: „Америкэн экспресс“. Афины. Греция.

Искренне Ваш,

Вообще-то, это все равно что напрашиваться на неприятности, подумал Том. Скорее всего, снова начнут изучать подписи на завещании и на переводах, а страховые да, пожалуй, и трастовые компании готовы бесконечно вести расследования, когда речь идет о деньгах, взятых из их карманов. Настроение, в котором он пребывал, навевало именно такие мысли. Билет в Грецию он купил в середине мая. Погода становилась все лучше и лучше, и ему не сиделось на месте. Он взял свою машину «фиат» из гаража в Венеции и поехал через Бреннер в Зальцбург и Мюнхен, а потом в Триест и Больцано. Погода везде была приличная, разве что в Мюнхене, когда он гулял в Englischer Garten, [99] Английский сад (нем.) . прошел легкий весенний дождик. Он и не пытался спрятаться от него, а просто продолжал идти, радуясь, словно ребенок, тому, что впервые попал под немецкий дождь. На его имя в банке лежали две тысячи долларов, переведенных с банковского счета Дикки с его ежемесячных поступлений. Он не решался перевести большую сумму в такой короткий срок, как три месяца. Однако устоять перед полным риска и опасности соблазном завладеть всеми деньгами Дикки он не мог. Ему так наскучили однообразные, без всяких происшествий недели, проведенные в Венеции, когда каждый прошедший день убеждал его в собственной безопасности, а это еще сильнее подчеркивало монотонность его существования. Роверини больше ему не писал. Элвин Мак-Каррон вернулся в Америку (после бессмысленного звонка из Рима), из чего Том сделал вывод, что они с мистером Гринлифом решили, что Дикки или мертв, или скрывается по собственной воле и дальнейшие его поиски бессмысленны. Газеты перестали печатать что-либо о Дикки за неимением что-либо сообщить. Том ощущал какую-то пустоту. Состояние неопределенности едва не свело его с ума, пока он не отправился машиной в Мюнхен. Когда он вернулся в Венецию, чтобы собраться в Грецию и закрыть дом, ему стало еще хуже: он едет в Грецию, на эти древние острова, как какой-то Том Рипли, скромный и застенчивый, с тающей суммой в две тысячи долларов в банке, так что ему придется крепко подумать, прежде чем позволить себе купить книгу о греческом искусстве. Это было невыносимо.

Он решил предпринять героическое путешествие в Грецию. Он впервые в жизни увидит эти острова и будет жить там полной жизнью, дышать полной грудью, станет бесстрашным человеком, а не вечно чего-то боящимся ничтожеством из Бостона. Если даже в Пирее он попадет в лапы полиции, то, по крайней мере, вспомнит несколько предыдущих дней, когда он стоял под сильным ветром на носу парохода, пересекая темное, как вино, море, словно возвращающийся домой Ясон или Одиссей. Том написал письмо мистеру Гринлифу и отправил его за три дня до отплытия из Венеции. Мистер Гринлиф получит это письмо дней через пять и потому не успеет задержать его в Венеции телеграммой с просьбой не садиться на пароход. Кроме того, со всех точек зрения лучше вести себя свободно, так, чтобы в течение недели, пока он не окажется в Греции, до него нельзя было добраться, а чтобы доказать, что денежный вопрос его не занимает, появление завещания не должно задержать то небольшое путешествие, которое он давно уже задумал.