Патриция Хайсмит - Талантливый мистер Рипли [Литрес]

Но по утрам Том снова был оптимистом. Хорошо, что Мардж, несомненно, верила в то, что Дикки тосковал эти месяцы в Риме. Все его письма она сохранила и, наверное, покажет их Мак-Каррону. Замечательные, кстати сказать, письма. Том был рад, что так тщательно обдумывал их, когда писал. Мардж следует занести скорее в актив, чем в пассив. Как все-таки хорошо, что в тот вечер, когда она нашла кольца, он отложил в сторону свой башмак.

Каждое утро, лежа в спальне, он наблюдал, как за окном, с трудом пробиваясь сквозь зимний туман, над мирным городом поднимается солнце, как оно несколько часов до полудня заливает все вокруг своими лучами, и это спокойное начало каждого дня сулило ему покой в будущем. Дни становились теплее. Было больше света, дождь шел реже. Скоро наступит весна, и в одно прекрасное утро, еще более прекрасное, чем эти, он покинет свой дом и отправится на пароходе в Грецию.

Через неделю после отъезда мистера Гринлифа и Мак-Каррона Том позвонил мистеру Гринлифу в Рим. Мистеру Гринлифу нечего было сообщить, но Том ничего и не ждал. Мардж уехала домой. Пока мистер Гринлиф в Италии, думал Том, газеты будут печатать сообщения об этом деле ежедневно. Но сенсационного материала о деле Гринлифа явно не хватало.

– А как ваша жена? – спросил Том.

– Нормально. Напряжение, впрочем, все-таки сказывается. Вчера вечером я как раз с ней разговаривал.

– Сочувствую, – сказал Том.

Он подумал, что надо бы написать ей хорошее письмо, несколько дружеских слов, пока мистер Гринлиф в отъезде и она одна. Жаль, не подумал об этом раньше.

Мистер Гринлиф сказал, что уедет в конце недели через Париж, где французская полиция также вела поиски. Мак-Каррон едет с ним, и если в Париже ничего не произойдет, оба отправятся домой.

– Мне, да и кому угодно, ясно, – сказал мистер Гринлиф, – что он либо мертв, либо намеренно скрывается. На свете нет ни одного уголка, где бы не знали о том, что его разыскивают. Кроме разве что России. Но он, по-моему, никогда не стремился в эту страну, а?

– В Россию? Нет, этого я от него не слышал.

Очевидно, мистер Гринлиф придерживался той позиции, что Дикки либо мертв, либо черт его знает где. В ходе телефонного разговора позиция «черт его знает» была превалирующей.

В тот же вечер Том отправился к Питеру Смит-Кингсли. У Питера были английские газеты, которые ему прислали друзья. На одной из них был запечатлен Том, выставляющий фотокорреспондента «Оджи» из своего дома. Том видел этот снимок и в итальянских газетах. Снимки, на которых он был изображен в Венеции, и фотографии его дома добрались и до Америки. Боб и Клио прислали ему авиапочтой его фотографии и материалы из нью-йоркских бульварных изданий. Все это казалось им ужасно интересным.

– Меня от этого тошнит, – сказал Том. – Я торчу здесь только затем, чтобы оказывать кому-то любезности и помогать чем могу. Если кто-то из газетчиков еще попытается ворваться в мой дом, я его пристрелю.

Он действительно был раздражен и возмущен, и это слышалось в его голосе.

– Вполне тебя понимаю, – сказал Питер. – В конце мая я уезжаю домой. Если хочешь поехать со мной и пожить в Ирландии, то буду очень рад. Уверяю тебя, там чертовски спокойно.

Том посмотрел на него. Питер уже рассказывал о своем старинном ирландском замке и показывал его фотографии. Тома вдруг поразило некое сходство между Питером и Дикки, и это было похоже на кошмар, всплывший в памяти да так и застрявший в сознании неясным, но грозным видением. А все оттого, подумал он, что то же может случиться и с Питером, с этим откровенным, ничего не подозревающим, наивным, великодушным добряком… если не считать того, что они не очень-то похожи друг на друга. Но как-то вечером, пытаясь развлечь Питера, он заговорил с английским акцентом и стал подражать его манерам, дергал при разговоре головой в одну сторону, и Питера это ужасно рассмешило. Не нужно было этого делать, думал теперь Том. Ему было мучительно стыдно за тот вечер и за то, что он, пусть даже на секунду, подумал, что то, что произошло с Дикки, могло бы произойти и с Питером.

– Спасибо, – сказал Том. – Лучше я останусь тут один еще ненадолго. Вы ведь знаете, как мне недостает моего друга Дикки. Ужасно недостает.

Неожиданно на глаза ему навернулись слезы. Он вспомнил, как Дикки улыбался в тот первый день, когда они только начинали общаться, когда он признался Дикки, что его послал мистер Гринлиф. Том вспомнил их первую безумную поездку в Рим и даже те полчаса в баре «Карлтона», когда Дикки молчал от скуки, но, в конце концов, у него была причина, чтобы молчать: это он затащил туда Дикки, а Дикки был неинтересен Лазурный Берег. Если бы он осматривал достопримечательности самостоятельно, думал Том, если бы не торопился и не был так жаден, если бы правильно понял, в каких отношениях находились Дикки и Мардж, – а он по глупости этого не понял, – или просто подождал бы, когда они разойдутся по собственной воле, тогда ничего бы не произошло и он мог бы жить с Дикки до конца жизни, путешествовать и наслаждаться жизнью. Если бы он не надел в тот день одежду Дикки…