Майкл Слэйд - Вурдалак

— Я слушаю, — сказала тетка.

— Ты помнишь язык цветов? Старуха тоненько, сипло рассмеялась.

— Нет. Но у меня сохранилась книга.

— Тетечка, сходи за ней, пожалуйста. Это очень важно.

В трубке надолго воцарилось молчание, потом вновь послышался теткин голос:

— Прости, голубушка, искала очки.

— Что означает клевер? — спросила Хилари. Это растение Элейн Тиз велела отослать в «Римские парные бани».

Через минуту старуха ответила:

— Месть.

— А пижма?

Вновь долгое молчание, шелест страниц.

— Пижма… «Я объявляю вам войну».

— И еще гортензия, — сказала Хилари. Этот цветок Элейн Тиз пыталась послать ей в вечер взрыва в банях. Его изображение она получила сегодня.

Наконец тетка ответила:

— Гортензия — это бессердечие.

«Бессердечие — нет сердца», — подумала детектив. И в тот же миг некое шестое чувство, чутье, нюх ищейки — называйте как хотите — подсказало ей, что Джек-Взрывник и Убийца-Вампир — одно лицо.

Вот почему в вечер взрыва в «Римских парных» Джек прислал букет мне. Мы ошибались, это не было его первое преступление. Я тогда уже занималась его делом, только он выступал как Убийца-Вампир.

И тогда она увидела ступицу.

18: 04

Далеко от Нового Скотланд-Ярда, в ист-эндской квартирке сидел за кухонным столом человек. Он изучал в зеркале свое лицо. Осколки маски для подводного плавания, разбитой во время неудачной охоты в «Туннеле любви», изрезали ему лоб, щеки, нос и подбородок. Он чудом не лишился глаз и приобрел глубокие шрамы, которые останутся на всю жизнь.

«К врачу нельзя, слишком рискованно, — подумал он, поднимаясь со стула. — - Ярд может выследить меня».

Он вышел из кухни и прошел по коридору в спальню. Одна стена здесь была заклеена газетными вырезками, освещавшими дело Убийцы-Вампира, другая отдана Убийце из канализации, третья воспевала подвиги Джека-Взрывника.

Человек долгим взглядом посмотрел на пустую четвертую стену за изголовьем кровати.

Окинул взглядом разложенные на полу вырезки, посвященные его фиаско в «Туннеле любви».

Вновь посмотрел на пустую стену. Вздохнул. Покачал головой.

И уселся рассматривать картинки в «Книге чудовищ».

Провиденс. Род-Айленд

13: 04

— Расскажите мне о Рике, — попросил Чандлер.

— Я не любила ее, — ответила Дебора.

— Это я понял. Вы очень спокойно приняли весть о ее смерти.

— Они вели себя очень жестоко по отношению ко мне. Оба, инспектор. Я христианка, поэтому стараюсь забыть и простить. Но, поверьте мне, с близнецами это нелегко.

На улице сияло солнце, день выдался прекрасный. Они стояли на крыльце частной школы для девочек, где преподавала Дебора. Слякоть, нанесенная проезжающими по Энд-желл-стрит машинами, начинала подмерзать. Дебора повернулась к Цинку и спросила:

— Вы впервые в Провиденсе?

— Да, — ответил он.

— Вы знаете, что оказались в самом сердце американского заповедника ужасов?

— Я считал, это Мэн, — удивился Чандлер. Дебора улыбнулась.

— Кинг молодец, он очень популярен, но он не первый. Видите вон то здание? Там когда-то стоял дом № 454, где родился и провел первые годы жизни Лавкрафт. Читали Лав-крафта?

Чандлер кивнул.

— Совсем недавно на дежурстве у нас с одним парнем вышел разговор — вернее, спор. Чтобы доказать свою правоту, он потом дал мне сборник рассказов Лавкрафта. Один из них, «Крысы в стенах», я прочел в самолете.

— А во-он там, — Дебора махнула рукой куда-то влево, — в доме номер 88 по Бенефит-стрит жила Сара Уитмен. Прямо напротив моего дома. В 1848 году — в последний год своей жизни — Эдгар Аллан По приезжал в Провиденс делать ей предложение. Она согласилась выйти за него — пусть только бросит пить. По заартачился, она дала ему от ворот поворот, а год спустя он умер. Пройдемся? — предложила Дебора.

Они неторопливо двинулись по Энджелл-стрит в сторону реки («Первые жилые кварталы здесь начинали строиться в семнадцатом веке»), миновали сорокаакровое пространство, обнесенное высокой каменной стеной («Бывший «Дом умалишенных Декстера», — пояснила Дебора. — Название Лав-крафт позаимствовал для "Истории Чарльза Декстера Уорда"»), свернули направо на Проспект-стрит, пошли на север, к огромному куполу и ионическим колоннам церкви «Христианской науки» («Дом на этой стороне Митинг-стрит — вон тот, георгианский, видите, квадратный, со стеклянной крышей — это последнее пристанище Лавкрафта; правда, тогда он стоял на Колледж-стрит, номер шестьдесят шесть»), взяли левее и по Кушинг-стрит, где сохранилась весьма оригинальная коновязь — пушка, врытая стволом в землю, — через Конгдон-стрит вышли на Проспект-Террейс.