Майкл Слэйд - Вурдалак

— Великолепно! Но в этом платье нельзя идти туда, куда мы собираемся.

— Ничего, — успокоила Коринна-Дебора, хватая Чандле-ра за лацканы и затаскивая в комнату. — Я надела его ненадолго.

Обнаженная она оказалась еще прекраснее, чем он воображал. Изящная шея, будто выточенная из слоновой кости, плавно стекала к юной груди с розовыми сосцами, напрягшимися в чувственном предвкушении. Талия была уже, чем казалось под одеждой, а округлые широкие бедра продолжались длинными стройными ногами. У Чандлера вдруг пересохло в горле: Дебора грациозно приблизилась к нему и жадной рукой взяла за подбородок.

— Я сберегла целое море любви для кого-то очень похожего на тебя.

Она поцеловала его так яростно, что он вздрогнул и затрепетал.

Дебора внезапно отпрянула.

— Возьми меня!

Обессиленный Чандлер лежал в объятиях Деборы, как днем раньше в объятиях Кэрол. Чем ближе он узнавал эту женщину, тем сильнее недоумевал. Всю жизнь она старательно избегала переживаний, приключений, опыта, предлагаемого миром, и все же такой чудесной любовницы Цинк еще не знал — Дебора становилась то воплощенной невинностью, и тогда он казался себе грязным растлителем, то хищницей, терзавшей его тело так, точно он был куплен ею на невольничьем рынке. Она задала такой темп, обрушила на него такую лавину похоти, что вскоре Цинк твердо уверился: его душа и тело вот-вот разлетятся в прах. Когда он наконец достиг вершины наслаждения, его оргазм претворился в звуки, которые громкостью смело могли соперничать с криками Кэрол Тейт.

Но в Деборе Лейн крылось гораздо больше.

Умница, нежная, любительница кошек и иных подобных радостей жизни. Остроумная, добродушная, ранимая. Холодная и страстная. Перечень можно было продолжать.

Цинк лежал, обнимая Дебору, перебирал в уме ее достоинства. И понимал, что влюбляется — если уже не влюбился.

«Как трудно, — подумал он, — правильно судить о людях. Кто они. Чего хотят. Человек и для себя-то загадка».

Ожили воспоминания.

«Отец, — писала мать, — очень болен. Сынок, я думаю, он умирает».

Остальное было понятно без слов. У старика были свои мечты, своя гордость.

Скучные равнины Саскачевана. Земля, где ты родился. Ты всегда хотел одного: поскорее уехать отсюда. На западное побережье, в Скалистые горы — куда угодно, лишь бы подальше от дома. И брат твой, конечно, тоже, но он вернулся. Постыдился доконать старика. Не в пример тебе.

Жаркий, безветренный летний день. Роузтаун все тот оке. Ты сходишь с поезда; вокруг золотится пшеница. Тебя встречает старый Маккиннон. Он тоже ничуть не изме-, нился.

«Как он?» — спрашиваешь ты.

«Плохо», — отвечает Маккиннон, вглядываясь в тебя глазами восьмидесятилетнего старика. Они не обвиняют — любопытствуют. Гадают, нашел ли ты то, что искал. Надеются, ты достаточно повзрослел, чтобы понять: оно здесь.

«Коли человек покидает родные места, — говорит Маккиннон, — нет ему житья».

Пыль на пикапе; мертвые жуки на ветровом стекле. Впереди показалась ферма.

«Привет, папа».

Молчание. Он лежит в постели и молчит: белые волосы, белая кожа. Он уже мертв. Даже не повернется, чтоб дать понять: знаю, ты вернулся. Крутятся вентиляторы — два, три, четыре. Искусственный ветерок шевелит ситцевые занавески.

Вторник, среда, четверг — каждый день ты приходишь в эту комнату, с нетерпением ожидая пятницы, когда можно будет улизнуть. Ритуал завершен, старик отдыхает, жди в далекой стороне вести о его смерти.

«Что с ним, мама? Я не понимаю». Словно кто-то вынул затычку и слил жизнь, словно воду. Отбил охоту жить.

Вы на кухне, возитесь с обедом. Отец лежит в спальне, взгляд уставлен в стену.

«Цинк, глянь на дорогу. Никак, твой брат приехал?»

Наконец наступает долгожданное утро пятницы. Том принимает дежурство, а ты свободен.

«Пока, пап. Мне пора на поезд».

Вы одни, в окна и двери льется солнечный свет. Ты у комода, он на кровати. Пока ты прощаешься, Том с мамой разговаривают снаружи.

Внезапно на пол падает длинная тень. В дверях встает Том, твой младший братишка.

«Пап, у нас ведь есть ферма. Есть к чему руки приложить». Больше он ничего не сказал, но будь я проклят, если час спустя старик не был в поле, чтобы передать ферму новому поколению Чандлеров, тому сыну, что оказался настоящим мужиком. Не в пример тебе, его другому отпрыску, легавому, который удрал на поезд.