Арсений Ахтырцев - Сабля Чингизидов

— Я не шпион. И с горцами дел не имею, — устало возразил Розум. — Я теоретик, а не практик. Аналитик. Штабная крыса. Сколько тебе можно повторять!

Какой Розум теоретик — Лена убедилась полтора года назад, когда они поздним вечером возвращались со дня рождения ее подруги Татьяны Дроздовой. На пустынной станции метро «Октябрьская», у соседней колонны, трое подвыпивших парней подошли к пожилому мужчине. Тот, не ожидая ничего хорошего от этой встречи, беспомощно озирался по сторонам, а здоровенный детина деловито осматривал содержимое карманов его поношенного пальто.

Розум медленно повернулся к парням. Его лицо стало каким-то задумчивым.

— Не смей, — зашипела Усольцева. — У них ножи!

— Не бойся, я сейчас. — И Розум мягко, как-то по-кошачьи, скользнул за колонну. Буквально в ту же секунду парень удивленно охнул и стал опускаться на пол. Когда Елена с криком «Не троньте его!» подбежала к месту происшествия, двое парней уже уносили третьего, волоча его по полу и примирительными жестами успокаивали Розума:

— Все, командир, все. Поняли, уходим.

Потом всю дорогу Лена злобно вышептывала Розуму:

— Придурок, их же трое было, а если бы нож?

— Да не волнуйся ты так, Леночка. Ну что нож? Не гранатомет же?

— Рембо х…ев!

— Ты где таких слов нахваталась? — весело удивился Розум.

— А то, наверное, мне негде было нахвататься. Я что, в Швейцарии росла? — сердито фыркнула Усольцева.

— Ну, в Швейцарии тоже, наверное, выражаются.

— Придурок, какой же ты придурок! — Лена вдруг заревела и уткнулась ему в плечо. Розум поцеловал ее в лоб и прижал к себе.

— Помирились, — одобрительно улыбнулась бабка напротив.

— А мы и не ссорились! — засмеялся Розум.

— Завтра с утра поедем на дачу, — сообщила Лена после ужина, убирая посуду. — Я взяла отгулы, и мы там будем до воскресенья. Продукты я приготовила. Протопим печку и будем наслаждаться природой и свежим воздухом.

— И любовью, — улыбнулся Розум.

— И любовью, — согласилась Лена.

— Только мне в пятницу надо быть в городе. С утра, ненадолго. Я позвоню, за мной пришлют машину. Туда и обратно.

— Ну могут они тебя хоть после войны отпустить на пару дней? — возмутилась Лена.

— Устал, — зевнул Розум. — Пошли спать, Ленка.

«С ним невозможно ругаться, — подумала Лена с досадой. — За два года мы с ним ни разу толком не поссорились».

— С тобой невозможно ссориться, Розум. А нормальные супруги должны уметь ссориться.

— Есть такой недостаток. — Розум подхватил Лену на руки.

— Подожди ты, дай мне хоть фартук снять.

— Не хочу ждать. Ты скучала по мне?

И Розум с Еленой на руках направился в спальню.

Дача Усольцевой досталась от бабушки. Она была очень старая, бревенчатая, с покосившейся верандой. Семейный склеп — называла ее бабка.

Дом находился хотя и близко от Москвы, но в непрестижном районе. Практически это был деревенский дом, и дачей его можно было назвать с большой натяжкой. Внутри он тоже напоминал крестьянскую избу. Большая печка старой кладки разделяла внутреннее пространство на четыре почти равные комнаты. Таких уже не делают, говорила бабушка о печке.

Только пристроенная широкая веранда отличала строение от обычного крестьянского жилья. С конца восьмидесятых, когда в Подмосковье началось интенсивное строительство, колхозы постепенно начали уступать земли, уменьшаясь как шагреневая кожа, вокруг появились элитные поселки. В девяносто втором отец Лены провел на дачу водопровод.

Шофер Розума помог занести в дом многочисленные пакеты с провизией и вещами.

— Как на зимовку, — ворчал Розум.

— Еще не хватит. Вот увидишь, — весело уверяла Лена.

— Я тебя жду в пятницу в семь ноль-ноль, — сказал водителю Розум. — Не опаздывай.

— Буду ровно в семь ноль-ноль, Алексей Викторович.

Лена распаковывала вещи, а Розум занялся дровами. Поленница была сложена под навесом, с правой стороны участка, у забора. Через полчаса в печке уже плясал веселый огонь. Лена, разложив вещи и продукты, переоделась в старую рубашку и джинсы, вышла на веранду и блаженно потянулась. Погода была тихая, солнечная, какая бывает в первые дни мая после холодов.

В воздухе, прогретом весенним майским солнцем, летали паутинки. На старой цветущей груше сидела ворона и удивленно качала головой, туда-сюда. Понаехали тут, явно сказала бы ворона, если б умела говорить.

— Лешка, иди сюда, посмотри, какая красота!

Розум вышел на веранду, обнял Лену, и они вместе стали смотреть на ясное весеннее небо, жмурясь от солнца.