Мартин Смит - Волки сильнее собак

– По крайней мере полчаса. Начали, когда я вам позвонил.

– А остальное время? Что же вы делали весь день?

– Поехали в лес. Нашли горку, где хорошо принимает мобильник. Толстяк позвонил и все уладил.

– Что он уладил?

– Беларусь всего в нескольких километрах к северу. Ваши друзья получили визы, и их ждет машина. Они рассчитали каждый шаг.

– Похоже на игру в шахматы.

– Вот именно.

Если они молятся по просьбе Паши, то уже слишком поздно, подумал Аркадий. Он сознавал, что Бобби и Яков использовали его, но не сердился. Они были мастерами побега, что им оставалось делать?

– И они разрешили вам позвонить мне?

– Яков сам предложил.

Итак, они должны были находиться на пути в Минск, в нормальный мир, вместо того чтобы стоять возле разрушающегося саркофага ядерного реактора, раскачиваясь взад и вперед, как метрономы, и повторяя нараспев одни и те же слова: «Осэ шолом биромав уверахамов гу яасэ шалом…» [3] Устанавливающий мир а своих высотах и в милосердии своем пошлет мир нам… (иврит). Закончив молитву, они начинали ее снова. Аркадий начал понимать происходящее.

Неужели Бобби проделал весь этот путь, чтобы повторить свой провал? Не было ли это логичным, неизбежным исходом, осознавал это Бобби или же нет? А может, Яков, как черный ангел, преграждал ему путь в ад?

Аркадий двинулся в сторону молящихся. С каждым шагом становился ближе и саркофаг – чудовище словно ожидало подходящего момента, чтобы выскочить наружу и устремить суровый взгляд в лицо немоляшегося. Яков увидел Аркадия и чуть кивнул – просил не беспокоить, мол, чувствуют они себя прекрасно. Бобби сжимал в руке список имен, который Аркадий разглядел в свете застывшей над станцией луны. Может быть, Бобби с Яковом все хорошо рассчитали и им пока везло, но каждая минута, проведенная здесь, означала потерю времени, а список был длинным. Аркадий вспомнил, как Ева говорила, что полный список погибших в результате аварии достиг бы луны. Мысль о том, как он хладнокровно отверг Еву, заставила Аркадия вздрогнуть. Аркадию пришло в голову, что он бросил Еву, когда она больше всего в нем нуждалась, – непоправимая ошибка.

В лунном свете Припять представала Тадж-Махалом. Широкие улицы и величественные каштаны. Строгая планировка зеленых зон, высотных зданий учреждений и жилых кварталов. Центральная площадь восхищенно взирала на советский герб, венчавший здание городской администрации. Пустые глазницы окон и трава, что росла между плит тротуара, не заслуживали внимания.

Аркадий оставил мотоцикл на площади. Прошел в театр, где встречался с Катамаем, снова пробрался ощупью через сваленные в фойе задники, поводил лучом фонарика по сцене, вокруг фортепьяно и поверх рядов стульев. Карел Катамай исчез вместе с кушеткой, оставив после себя лишь засохшие пятна крови в пыли.

Невозможно обыскать город, построенный для пятидесяти тысяч человек. Однако умирающий на кушетке не мог «уйти» далеко отсюда, даже если бы братья Воропай несли его на королевских носилках. Кровотечения из носу были незначительны. Катамай истекал кровью легких, кишечного тракта, мозжечка. Оценив страшную перспективу, Паша Иванов сделал свой выбор – прыжок с десятого этажа.

Вернувшись на площадь, Аркадий выключил отчаянно щелкающий дозиметр. В голове была карта города – здания с высокой степенью зараженности, улицы, которые следует проезжать предельно быстро.

– Карел! Нам надо поговорить! – крикнул Аркадий. «Пока еще не поздно», – подумал он.

Что-то скользнуло по траве и исчезло, как дым, в луче фонарика. Аркадий посветил на фасады учреждений. Кое-где стекла были еще целы, и луч направленного света отражался от них. Аркадий посветил было фонариком вверх, но решил, что братья Воропай не потащат Катамая даже на первый этаж. Во всяком случае, чего ради Катамаю умирать в темной комнате, заваленной штукатуркой и провонявшей мочой самоселов, когда на свежем воздухе он мог любоваться луной?

Аркадий пересек площадь и направился к парку отдыха. Там было три аттракциона: колесо обозрения, детский автодром и карусель. На карусели в виде цветка дети когда-то рассаживались по лепесткам и катались до тех пор, пока у них не начинались головокружение или тошнота. Половина никому не нужных машинок стояли на своих местах, остальные сбились в кучу. Колесо обозрения было слишком большим для сорока кабинок. Оно проржавело насквозь и выглядело раскорячившимся монстром.