Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета

— Зэнгер был здесь больше, чем гость, — возразила Элен и протянула нам следующий документ. В прозрачном файле находилась вырезка из газеты, на которой был изображен Клаус Зэнгер в костюме, а рядом невысокий человек в форме СС. На заднем плане снимка была ясно видна крепостная башня Грайсфельдена.

— Под снимком написано: «Рейхсфюрер СС поздравляет профессора Зэнгера с открытием очередного пансионата для матерей», — тихо прокомментировала она. — Мария собрала здесь целый ряд таких газетных заметок, большинство из них тридцатых и сороковых годов. И речь все время идет о таких захватывающих событиях, как Рождество в крепости или присвоение ордена «Mutterkreuz». В одной из них написано об открытии школы-интерната в крепости после войны, а в одной из них сообщается о самоубийстве одной из учениц, которая бросилась с крепостной башни. Спустя несколько недель интернат закрыли. Это было в 1986 году. Профессор Зэнгер говорил об этом в интервью, что этот ужасный несчастный случай нарушил его душевное равновесие и он не в силах больше продолжать руководство школой. Смешно, не правда ли?

— Вот как? — хозяин гостиницы пренебрежительно взмахнул рукой. — Эти события я припоминаю. Профессору в это время было уже за семьдесят. Вся эта история его измотала. Может быть, он даже ждал, когда подвернется подходящая возможность закрыть этот интернат.

— Вся эта история дурно пахнет! — решительно заявила докторша. — Такой человек, уже давно перешагнувший пенсионный рубеж, который с вдохновением руководит школой, не бросит это дело только потому, что какая-то ученица покончила жизнь самоубийством. В крайнем случае, он передаст свое дело подходящему последователю. За этой смертью стоит что-то большее.

— Мисс Марпл и отец Браун гордились бы тобой, — вздохнул Карл. — Но я не могу согласиться с твоими аргументами. Он был просто старый хрыч… Всему когда-то приходит конец.

У меня внезапно пересохло во рту, а в горле я чувствовал сильное жжение и давление из-за внезапно образовавшегося кома. Я даже не мог сглотнуть этот ком, потому что мой язык как будто приклеился каким-то суперклеем к нёбу. Мне даже стало тяжело дышать. Нечто чуждое в моем мозгу снова заявило о себе. В этих газетных вырезках было что-то, что заставило его ожить, это болезненное нечто, что я не ощущал после моего второго обморока в подвале, оно было вытеснено из моего сознания на короткое время. У меня во лбу снова застучала боль, тошнотворные волны боли, которые мешали думать. При этом у меня было отчетливое ощущение, что именно сейчас невероятно важно сконцентрироваться, важно подумать о том, что только что было сказано, я постарался сосредоточиться и как можно глубже погрузиться в себя, чтобы найти контакт с моим подсознанием. Я буквально чувствовал, что там спрятано нечто очень важное, что там, возможно, содержится ключ к тайне, которую мы поневоле пытались разгадать. Это было как-то связано с газетными заметками, которые прочла Элен, в этом не было никакого сомнения, потому что эта боль началась именно в эти секунды. Самоубийство девочки, закрытие школы… За этим скрывалось нечто решающее, это был вопрос жизни и смерти. Но внезапный приступ головной боли, эта бесконечная мука не оставляла мне шансов найти решение загадки.

Мой затуманенный взгляд, ища помощи, наткнулся на Юдифь, но она тоже вдруг начала массировать виски, как будто ей было так же плохо, как и мне. Проклятие, как будто на нас действовал какой-то нервнопаралитический яд!

— Мне кажется, нам лучше попытаться найти Марию, чем предаваться этим фантазиям, — голос Карла донесся как бы издалека, отдаваясь эхом боли в моем затуманенном мозгу. — Может быть, мисс блюстительница нравов будет так любезна обыскать чемодан? — цинично обратился он к Юдифи. — Я не смею к нему прикасаться.

— Там больше ничего нет, кроме белья, — сердито проворчала Юдифь. Может быть, не только та ироничная манера, с которой к ней обратился хозяин гостиницы, повлияла на так внезапно изменившееся к худшему настроение, но, прежде всего, боль, которая посетила и ее. Может быть, ее, как и меня, одолевали эти сумасшедшие мысли, в которых она отчаянно пыталась разобраться, преодолевая дурноту и тошноту.

Если она чувствовала себя так же плохо, как и я, то мне следовало в очередной раз удивиться ее смелости и твердости, но я был не в состоянии выговорить ни слова.

— Я имел в виду карман в подкладке чемодана, — пояснил Карл. — Ты что, не заметила «молнию»? Может быть, она там спрятала свою потайную записную книжку — мемуары старой девы о поисках нацистских преступников. Документ, который прольет на все свет!