Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета

Это было совершеннейшим абсурдом, то, что утверждал профессор Зэнгер, что я какой-то доктор Джекил и мистер Хайд. Если все, что он говорил, правда, то это было лучшее, что я мог пожелать в данный момент. Нужно быть гениальным артистом, одним из тех, кто показывают трюки в цирке по освобождению от цепей, чтобы освободиться от этих широких кожаных ремней, которыми я привязан к каталке и которые больно врезались в мою кожу. Но если эти душевные силы, которыми я, как предполагалось, обладаю, на самом деле столь мощные, как утверждал старик, то, может быть, с их помощью я мог бы справиться с этим. Что случится, если я добровольно высвобожу этого мстительного ребенка, который повинен в смерти пяти взрослых человек?

Пульсирующая боль забилась у меня во лбу, едва мне стоило попытаться сконцентрироваться. Я изо всех сил постарался представить, что я погружаюсь в свое сознание. Где же может быть скрыт ключ ото всех этих лет, которые стерлись из моей памяти?

Я снова подумал о тех фотографиях, которые я нашел в письменном столе. О фотографии Мириам… Мириам, девочка из моих снов, девочка, упавшая с башни, — моя первая настоящая любовь?

Я вспомнил ее. Если бы у меня отняли абсолютно все — Мириам все равно бы осталась в моем сердце, хотя там мне пришлось ее искать очень долго, и мне понадобилось припомнить целый ряд снов, представлений и рассказов, чтобы снова обрести воспоминания. Я уже не помнил, как звучал ее голос, не помнил ее запаха, не помнил ничего осязаемого. Но осталось чувство. Теплое чувство, которое откликалось лишь на ее имя. Может быть, Мириам станет для меня мостиком через широкие могилы моих утраченных воспоминаний? И как вообще случилось такое, что я ничего не помнил? Это всего лишь воздействие шока от смерти девочки, которую я любил, или этот доктор Гоблер… что-то сделал со мной? Может ли один человек похитить у другого его воспоминания?

Боль разрывала мою голову. Я снова почувствовал, как в моем мозге что-то шевелится, но не мысли или воспоминания, а что-то осязаемое, механическое. Неужели я мог почувствовать, как разрастается опухоль?

Вдруг перед моим мысленным взором возникли крепостные ворота. Тот сон, в котором передо мной закрылся проход в крепость, — что он мог означать? Может ли он продвинуть меня вперед хоть на один шаг?

— Пойдем со мной, Мириам, — тихо прошептал я, в то время как снова наблюдал, как на экране снова умирает Эд, как моя рука снова перерезает ему горло. Пальцы моей левой руки немного согнулись так, как будто я обнимал маленькую ручку Мириам. — Пойдем со мной, — снова попросил я.

Я испуганно напрягся, натянув кожаные ремни. Песня! Я слышал ее, это совершенно точно! Я недоверчиво прислушался, но в больничной палате, не считая тихого гудения медицинских приборов, стояла мертвая тишина. Откуда донеслась эта песня?

Она звучала немного искаженно, как будто доносилась со двора или из какого-то далекого помещения. Мне так захотелось закрыть глаза, чтобы сконцентрироваться получше и прислушаться, но это желание было абсолютно невыполнимым.

На мониторе Карл на кухонном полу повернулся. Обрыв. И снова сцена с убийством доктора Шмидта.

Осталось жить еще десять минут, в отчаянии подумал я. Я должен сделать это. Я сам не вполне понимал, чего я, собственно, хочу добиться, но я начал тихонько напевать Лили Марлен.

— «Из спокойно стоящих деревьев, из земли, словно во сне поднимаются твои губы…» — прошептал я.

И вдруг она появилась! Мириам! Она стояла у крепостных ворот, протягивала мне свою руку и была красива, как прежде. Застывшим взглядом смотрел я на смерть врача, но одновременно я находился у ворот крепости. Потерял я остатки разума? Или пришла моя смерть? Разве не говорил Зэнгер, что я сначала почувствую колющую боль в сердце? Перед глазами я видел Мириам так же отчетливо, как и изображение на мониторе. Я чувствовал ее мягкую, прохладную кожу, когда она прикоснулась своей рукой к моей руке.

— Там, с другой стороны, кто-то ждет тебя.

Голос девочки прозвучал твердо и так же реально, как и гудение медицинских приборов, которое я все еще слышал. И пока одна часть моего тела все еще по-прежнему была крепко привязана к постели, другая его часть, как мне показалось, ничуть не менее реальная, отделилась от него, это было так, как будто я вдруг раздвоился! Бок о бок мы с Мириам вошли в темноту створа ворот. На какое-то мгновение нас поглотила полная тьма, но затем мы увидели ярко освещенный внутренний двор крепости. По другую сторону ворот стоял мальчик лет двенадцати-тринадцати в обрезанных джинсах и застиранной футболке. Мальчик с фотографий. Он скрестил руки ни груди и смотрел на нас неприветливо.