Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета

— Знакомство с тобой было для меня честью, — с улыбкой сказал старик. — В известной степени ты был современным Прометеем. Он принес людям огонь и знание, и боги наказали его, приковав его тяжелыми цепями к скале, и орел прилетал клевать его печень. А чтобы его пытка продолжалась вечно, за ночь печень отрастала. Ты первый человек нового поколения, Франк. И ты продвинешь человечество так далеко вперед, как это не удавалось ни одному другому человеку на земле. И ты лежишь здесь связанный. Но в отличие от Прометея смерть быстро найдет к тебе дорогу.

Старик еще раз прикоснулся к моей руке и пожал ее еще крепче, чем в первый раз.

— Что говорят, когда расстаются при таких обстоятельствах? Счастливо оставаться было бы слишком цинично, — сказал он и состроил гримасу. — Давай остановимся на том, что ты был необыкновенным человеком, встретить которого было для меня большой честью.

Я тронут, с горечью подумал я. Зэнгер выпустил мою руку, кивнул еще раз коротко и отступил. Я не мог видеть, куда он пошел, но я слышал, что его шаги приближаются к выходу. Я также не видел, в комнате ли еще санитары. Моя голова была жестко закреплена, а из-за расширителей век глаза были широко раскрыты. У меня просто не было другого выбора, кроме как смотреть на средний экран, который висел под потолком прямо перед моей каталкой.

— Каждый приговоренный к смерти имеет право на последнее желание, — тихо прошептал я. — У меня есть такое право?

— Конечно, ты можешь что-то желать, — Зэнгер остановился в дверях. — Но я тебе не обещаю, что я исполню твое желание.

— Я хочу еще раз увидеть Юдифь и Элен, — сказал я.

— Нет, — решительно ответил профессор. — Это слишком рискованно сводить тебя с другими людьми. Я не знаю, какие силы может высвободить в тебе страх смерти.

— Тогда ответьте мне на один вопрос, — попросил я. — Кто такой доктор Гоблер?

Зэнгер помолчал немного, и мне очень захотелось в этот момент увидеть его лицо, а не тупо смотреть в монитор. Поразил ли его мой вопрос? Или его тонкие губы снова растянулись в циничную, узкую улыбку?

— Это фон Тун тебе сказал, да? — наконец сказал старик, и мне показалось, что я услышал немного сердитые нотки в его голосе, но я не уверен. — Доктор Гоблер был психотерапевтом. Он лечил вас шестерых после трагической гибели Мириам.

— И что он сделал с нами, — резко спросил я. — Почему я не могу ничего вспомнить о годах, проведенных в крепости? Почему мы все забыли, что произошло с нами?

— А ты уверен, что все забыли, что случилось? — спросил профессор вместо ответа.

— Почему я не могу ничего вспомнить? — я почти кричал. Мне хотелось слышать ответы, а не вопросы, черт возьми! Этот дряхлый живодер должен ответить!

Но единственный ответ, который я услышал, был звук захлопывающейся двери. Это одна из отвратительных игр, которую затеял старик? Он хлопнул дверью, чтобы я подумал, что остался один, чтобы, не будучи видимым, наблюдать за мной, находясь совсем рядом, чтобы наслаждаться моим страданием и бессилием? Я напряженно прислушался, но ничего не услышал. Ни дыхания, ни шороха ткани, ни тихого глотания или чмокания, которое так часто издают люди преклонного возраста, ничего не было слышно. Я был один.

Могло ли быть так, что один из нас действительно лгал? Мог ли кто-нибудь из нас с самого начала знать, что произойдет в крепости?

Но это никак не вязалось с газовым патроном, который был спрятан на кухне, чтобы убить всех нас!

А могло быть и так, что предатель знал обо всем, возразил мне внутренний голос. И ему ничего не стоило так подстроить, чтобы выйти из кухни в тот момент, когда патрон будет приведен в действие и убьет всех остальных одним махом. В течение вечера было полно таких возможностей для каждого из нас. Кто же мог быть этим предателем?

Понятно, что убитых это не касалось. Так что оставались только Элен и Юдифь. Могли ли Элен принудить к этой жуткой операции на своем теле, если бы она стояла на стороне профессора Зэнгера? Ни за что… или? А Юдифь…?

Нет, это не могла быть Юдифь. Юдифь все время была на моей стороне, держалась за меня, я ей абсолютно доверял и она мне. Юдифь была олицетворением покоя и невинности. Мы спали вместе!

А вот Элен, напротив, достаточно фанатична, чтобы согласиться на такой эксперимент, как операция на своем собственном теле! Может быть, Зэнгер действительно говорил правду, когда утверждал, что Элен сама настояла на том, чтобы самостоятельно удалить метастазы у себя из живота. Она должна быть предателем. С самого начала она вела себя с нами так высокомерно. Она знала, что должно произойти. Ей не было никакого смысла обзаводиться друзьями, напротив: нет ничего безумнее, чем попытаться завести дружбу с коровой по дороге на бойню. Скорее, следует пытаться игнорировать все позитивное, что есть в ней хорошего в живом состоянии, чтобы не терзаться затем чувством потери.