Лев Пучков - Ксенофоб

А с этим, пожалуй, я мог бы и самостоятельно справиться. Домашний мальчик, культурный и воспитанный, впервые в жизни столкнувшийся с открытой агрессией – странно, вообще, что среди такого воинственного племени нашелся этакий редкостный экземпляр. Если вдруг что-то не срастется – как такого бить, пытать или, не дай бог, лишать жизни?!

– Султан, это был последний раз, когда ты говорил, не будучи спрошенным, – Филин сказал это спокойно и ровно, но тон был такой, что даже мне стало не по себе – показалось вдруг, что где-то рядом отчетливо лязгнул оружейный затвор. – Если к тебе обращаются – отвечаешь. Если нет – молчишь. Султан, ты понял?

– Я понял, – тихо сказал пленник.

– Хорошо. У вас дома есть компьютер?

– Да. У нас их два. И еще ноутбук.

– Отец пользуется?

– Да, бывает.

– Он сможет вставить флэшку в порт и просмотреть ролики, которые на ней будут?

– Да, конечно.

– Хорошо. Я задам несколько вопросов. Отвечай что считаешь нужным. Эту запись мы отправим твоему отцу. Готов?

– Да.

– Хорошо. Веди себя естественно.

Филин включил видеокамеру и направил на пленника.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Как тебя взяли? Где, когда?

– Нас стоянке... У торгового дома... Где-то в пять часов...

– Как тебя взяли? Что с тобой делали в момент задержания?

– Ну, это... Руку заломали, в машину засунули... Наручники, мешок... Скотчем рот залепили...

– Тебя били?

– Нет, не били.

– А что с лицом?

– Когда в машину пихали, по сидушке проехал... Ободрал маленько.

– Султан, ты не страдаешь клаустрофобией?

– Нет.

– Не болеешь диабетом, астмой?

– Нет.

– Ты здоров?

– Да.

– Воздух здесь нормальный?

– Воздух?

– Да, как дышится?

– Ну... Нормально вроде.

– Султан, вот матрац, вот вода, вот ведро с крышкой – если захочешь в туалет. Ты будешь сидеть здесь до тех пор, пока твой отец не сделает то, что нам нужно. Будем надеяться, что он сделает это быстро. Султан, ты понял, что я сказал?

– Да, я понял.

– У тебя есть вопрос?

– У меня... Да, есть.

– Спрашивай.

– А что должен сделать отец?

– Это наше с ним дело. Еще вопрос?

– А если... Если он не сделает?

– Тогда ты умрешь. Еще вопрос?

– Ну... Не знаю даже...

– Султан, скажи – тебе страшно?

Султан замялся: опустил голову, на мгновение перестал прикрывать рукой глаза, зачем-то подергал ворот рубашки и вытер тыльной стороной ладони лоб.

Вот это движение было совершенно лишнее: да, мешок, который сняли с головы пленника, насквозь промок от пота – но сейчас его лоб был совершенно сух.

Вернув руку на место, Султан поднял голову и хотел уже было ответить, но в этот момент губы его предательски задрожали.

Филин опустил камеру и выключил фонарь.

Султан тотчас же сел на корточки, упершись спиной в стену, спрятал лицо в ладони и весь сжался. Плечи его мелко подрагивали.

Филин опять направил на пленника камеру, взял фонарь и стал потихоньку отходить к тамбуру.

Вот же паскудство... Это просто отвратительный пленный! Неужели нельзя было найти кого-нибудь получше? Покрепче, покруче, позлобнее...

Передав мне фонарь, Филин включил на камере «паузу» и закрыл дверь.

– Свет.

Я включил фонарь.

Филин запер дверь на замок, жестом отправил нас с Федей на три ступеньки вверх и ткнул пальцем на дверь – я направил туда луч фонаря.

Из-за двери доносились горестные рыдания: оставшись в одиночестве, юный пленник перестал сдерживаться.

Филин вновь включил камеру, поднес ее к узкой щели между дверью и косяком и примерно с минуту держал в таком положении. Затем он выключил камеру и тихо скомандовал:

– На выход.

Мы поднялись, Филин закрыл верхнюю дверь на замок, ключи положил в карман.

– Есть сомнения по последнему фрагменту, – подсказал я. – Щель там совсем никакая – ничего не видно.

– Зато слышно, – Филин включил воспроизведение и дал нам послушать последний фрагмент.

Да, слышно. Немного глуховато, но вполне понятно: за дверью кто-то плачет.

Я смотрел на сноп света в небольшом дисплее, слушал...

И вдруг живо представил себе, что за дверью, в которую уперся прощальный луч фонаря, плачет мой ребенок. Мой маленький сын, похожий на меня, как две капли воды, человечек, в которого я вложил столько сил и эмоций, поднял, воспитал – возможно, самое дорогое для меня существо в этом мире... И теперь от моей расторопности зависит, увижу я его когда-нибудь, или он навсегда останется за этой непрошибаемой дверью.