Лев Пучков - Ксенофоб

А сейчас – ничего.

Никаких рефлексий.

Во мне что-то меняется?

Во мне что-то меняется.

И, подозреваю, далеко не в лучшую сторону...

Через час с небольшим мы заехали в садоводческий кооператив «Гваделупа», что с незапамятных времен ютится на девятнадцатом километре Каширского шоссе.

Кооператив был на грани вымирания: домишки старенькие, в основном щит, гнилой брус и дрянной кирпич вразносортицу, заборы покосившиеся, местами вообще из проволоки, дорога не асфальтированная, вся в колдобинах и ямах, засыпанных мусором, гниющими тряпками и кое-где заботливо прикрытых толем.

Тем не менее на некоторых участках копошились люди: чего-то сажали, прибирались, жгли – в общем помаленьку трудились.

Как-то все это было вразрез с моим понятиями о конспирации и тайных злодеяниях...

Мне кажется, мы все делаем неправильно. Я смотрел много фильмов соответствующего содержания, перечитал гору книг – в таких случаях всегда есть определенные правила!

Место, где вяжут пленника, должно быть мрачным и безлюдным. Ущелье, поляна в чаще леса, пустырь... Дом, где пленника содержат, должен быть, как минимум, на отшибе, где-то на окраине, а в идеале, совсем в глуши – короче, чтоб ни одна живая душа – ни-ни...

Участок, на который мы заехали, располагался в самом центре садоводческого хозяйства. Небольшой кирпичный домишко, деревянный сарай, деревянная же летняя кухня, совмещенная с баней (два входа, старые веники, огромная дубовая бадья – рабочая, не рассохшаяся, войлочные шапки и рукавицы на бельевой веревке). Огород, большая теплица, в глубине двора – деревянный нужник. Забор плохонький, видны огороды соседей с обеих сторон, в том что слева – возится пожилая семейная пара. Но самое приятное: на «нашем» огороде, в теплице, мирно трудится древняя бабуся, перевязанная пополам коричневой шалью.

– Это тетя Катя, – пояснил Филин, выходя из машины. – Сдает приблудным москвичам кухню с баней. На лето также сдает и сарай.

– А что в сарае?

– Коптильня и погреб.

– Понятно. Осенью-зимой там овощи-консервы?

– Да, наверное. Мы сняли на неделю кухню-баню-сарай, – Филин вдруг набрал в грудь воздуха и гаркнул: – Тетя Катя – привет!

– Глухая? – сообразил Федя.

– Плохо слышит. Плохо видит. Очень удобная бабуся. Сын с семьей в Москве, примерно через раз приезжают на выходные. Сказала, что в эти выходные не приедут.

Мы все делаем неправильно. Соседи, насколько я могу судить, видят и слышат вполне нормально – вон, бросили работу, любопытствуют в нашу сторону.

– А мы – кто?

– Рыбаки, мать нашу так, – сообщил Филин, вынимая из багажника связку довольно крупных лещей и мощный аккумуляторный фонарь с ручкой и подставкой. – Тут рядом неплохие рыбные угодья.

– Ух ты! – одобрил Федя. – Предусмотрительно. Там еще есть?

– Да, в корзине с травой.

– Это наша рыба? – я тотчас же живо представил себе кипящую в масле на огромной сковороде свежую рыбу и ощутил острый приступ голода. – В смысле, можно пожарить?

– Если кто-то почистит – запросто.

– Я почищу!

– А я пожарю, – живо подключился Федя. – Магазина рядом нет?

– Там все есть, – Филин кивнул на летнюю кухню.

– Эээ... «Все» – это что?

– Хлеб, соль, масло и лук. Мы тут уже второй день «живем».

Мы поздоровались с хозяйкой, Филин презентовал лещей и громогласно воздал похвалу местному Нептуну за благосклонность – соседям было слышно.

После этого мы подогнали машину вплотную к двери сарая и «в одно касание» выдворили пленника.

В сарае были стеллажи с банками, несколько бочонков на полу и коптильня: симбиоз буржуйки с металлическим ящиком и трубами, одна из которых уходила в потолок. Копченостями, как ни странно, не пахло. Наверное, вот эти самые «приблудные москвичи» развлекаются здесь не так уж и часто.

Еще здесь был самодельный шкаф с набором слесарных инструментов (я заглянул из любопытства), рядом с которым мирно покоилась на небольшом поддоне прикрытая промасленным брезентом бензопила.

Я ожидал, что погреб будет оборудован как у моих бабо-дедов на Кубани: короб, засыпанный песком, два люка с утеплителем и стремянка торчком. Но здесь все было основательнее: дверь в задней стене сарая, довольно пологий лестничный марш, небольшой тамбур, еще одна дверь, и собственно погреб – довольно приличный кусок пространства, забранный в матерые дубовые плахи. На обеих дверях были замки – Филин открыл их ключами, которые висели на гвозде, вбитом в дверной косяк.