Джудит Гулд - Навсегда

Быстроходная, длиной двести восемьдесят девять футов яхта принадлежала семье де Вейга. Ее электроприводные винты могли вращаться на триста шестьдесят градусов. Пять палуб общей площадью шестьдесят тысяч квадратных футов с легкостью выдерживали немалый дополнительный груз: вертолет и две быстроходные моторные лодки.

Как и полагается яхте одного из самых богатых людей в мире, интерьер «Хризалиды» был сверхизысканным. На ней был трехэтажный круглый атриум с хрустальными, отделанными золотом колоннами; основной салон шестьдесят футов длиной и сорок четыре фута шириной — полная ширина яхты; лифт; гараж; дискотека со специальным помещением для диск-жокея и стеклянным полом. На яхте имелись гимнастический зал, медицинский центр, операционная, а также, — поскольку цена не имела никакого значения для владельца, а всякие непредвиденные обстоятельства могут случиться, — морг.

Помимо двух апартаментов владельцев, на яхте было восемь гаремоподобных апартаментов для гостей, с мраморными ванными и золотыми украшениями. Услужливые члены команды, в образе джиннов, вызывались кнопками или витым шнуром.

И, поскольку ни одна стоящая яхта не обходится без них, на верхней палубе находился бассейн с пресной водой в форме бабочки, с кафельным лазурным полом. Из раковин вливались в бассейн водопады. «Хризалида» была спроектирована как плавучий дом-курорт, рай для затворников, позволяющий обозревать мир, не выходя за пределы этого маленького безопасного дома.

В этот ясный июньский день они все были там. На верхней палубе, на пятом этаже. У лазурного бассейна, защищенного плексигласовыми экранами, предохранявшими от порывов теплого воздуха.

Эрнесто де Вейга сидел в переносном кабинете внутри шелковой палатки, полы которой были подвязаны толстыми шелковыми веревками. Он работал за портативным компьютером, соединявшим его с финансовыми центрами мира.

Зара Бойм, в изысканном сарафане, с затейливым золотым и серебряным шитьем, в маленькой шляпке из белоснежных перьев, скрывавшей волосы, сидела на шелковых подушках, уперевшись подбородком в колени, — она была поглощена окрашиванием в серебряный цвет ногтей на ногах.

Эдуардо, их сын, сейчас был в бассейне, сражаясь с бурным встречным течением, искусственно создаваемым специальным механизмом.

В другой шелковой палатке, спиной к остальным, на кресле-каталке сидела дряхлая старуха. Ей недавно исполнилось восемьдесят четыре года. В молодости она, должно быть, поражала красотой, — это было понятно и сейчас, несмотря на дряблую кожу, водянистые глаза и крашеные ярко-рыжие волосы. На ней было сиреневое шелковое платье, широкополая шляпа и сиреневые шелковые шлепанцы. В ушах сияли огромные жемчужные серьги. На шее у нее висел цейсовский бинокль.

Все четверо не обращали ровно никакого внимания на стол с закусками. Впрочем, это был, скорее, алтарь во славу пищи. Хрустящие листья молодого салата. Горы белуги, севрюга и осетра. Сваренные вкрутую перепелиные яйца. Сочные креветки размером с мелких омаров. И, поскольку еда здесь должна была быть праздником не только для желудка, но и для глаза, — устрицы в раскрытых раковинах-бабочках, каждая из которых была украшена черной жемчужиной и веткой водорослей. В каждый кубик сверкающего льда была вморожена бабочка. И конечно, тропические фрукты, снятые с деревьев и кустов только сегодня, и пирожные, изготовленные в венских кондитерских всего лишь несколько часов назад.

Около бассейна и в обеих палатках в запотевших ведерках охлаждалось шампанское.

Но пила только старушенция. Пила и смотрела в бинокль на соломенную крышу бассейна, белые башенки, оштукатуренные стены и розовые тенты клуба «Марбелла». Ветер смел остатки облаков, и небо было синее, почти кобальтовое, воздух настолько чист и прозрачен, что все приобретало более резкие очертания.

Ей казалось, что, если протянуть руку, можно все это потрогать: пурпурные горы побережья, пальмы, посаженные вдоль пляжа, белые, увитые бугенвиллеей дома.

Взгляд в бинокль — глоток, взгляд — глоток. Сознание престарелой дамы было приятно затуманено. Еще глоток — опять бинокль. Официант, обладавший особым талантом быть невидимым и неслышимым, своевременно подливал шампанское в бокал.

Ах, эта сладкая вялость, приятная утомленность! Зара Бойм, завершив педикюр, перевела глаза на пожилую леди. Она увидела, как та, подавшись вперед, смотрит в сторону берега.

— Что ты там увидела, мутти ? — спросила она по-немецки.