Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

— Серафини знает что-нибудь о Муте, кто она?

— Нет, но если она из Сан-Рокко, то становится понятна вероятная связь между ней и рафаэлевским портретом. — Он забрал у неё вырезки.

— Это всё очень неопределённо, Паоло.

— Но всё же кое-что! Мы можем поменяться ролями с теми, кто заставляет Прокопио молчать. Можем превратить Прокопио из преступника, задержанного полицией, в одного из свидетелей. Я хочу показать всё это Прокопио, дать ему ещё один шанс рассказать нам, что ему известно.

— Позволь, я это сделаю.

Паоло изобразил искреннее удивление.

— Позволить вам, синьора? Вам ? — Шарлотта густо покраснела, и он мягко добавил: — Он вам нравится, не так ли?

— При чем тут нравится или не нравится, Паоло, я…

— Конечно, совершенно ни при чем. — Он потрепал её по плечу и вернул газетные вырезки. — Желаю удачи, cara . Знаете, что моя сестра говорит об итальянских мужчинах? Моя старшая сестра, которая вышла за американца и теперь живёт в городе с труднопроизносимым названием Таллахасси? Так вот, она говорит подругам: итальянские мужчины очень обаятельны, они любят женщин. Крутите с ними любовь, делайте всё, что хотите, — и она имеет в виду действительно всё ! Кроме одного: не выходите за кого-нибудь из них замуж. — Слушая протесты Шарлотты, он широко улыбался и согласно кивал, ни на секунду не веря ей.

— Лучше поделитесь какими-нибудь приятными новостями, Шарлотта! — сказал Прокопио, отбрасывая записи Паоло, едва взглянув на них. — Вместо того, чтобы подсовывать это старьё.

— Вы знали об этом?

Он пожал плечами, на мясистом лице написано равнодушие.

— Что это меняет?

— Но… это могло бы объяснить все те открытки, которые Мута хранила в своём подвале.

Он схватил бумаги и хлопнул ими о тюремный столик:

— Если воображаете, что в этом вся суть истории, вы опасно ошибаетесь. Как отреагировал Маласпино, когда вы упомянули об этом в телефонном разговоре с ним?

— Что его это… не касается.

— Меня тоже, — засмеялся Прокопио, — меня тоже не касается. Прекрасная позиция, безопасная. Не высовываться, усердно работать, сытно есть.

— Но так можно и оскотиниться…

— А я и есть в каком-то роде животное, Шарлотта.

Она не поверила ему. Те древние поваренные книги, которые он собирал, они явно свидетельствовали о жажде чего-то, выходящего за пределы простого удовлетворения потребностей плоти. В конце концов, кому нужны тысяча рецептов пасты и блюда, придуманные так, чтобы разбудить в вас шаловливого ребёнка?

— Жизнь в довольстве — лучший реванш, таков теперь мой девиз, — продолжал Прокопио, словно отвечая на её мысленное возражение. — Это прекрасно, небольшой крестовый поход против несправедливости. Когда закончится слушание дела, вы можете вернуться домой, к той жизни, какую вели в Лондоне, в искусстве и книгах и… чем вы там, люди больших городов, заполняете свои дни. Но я-то останусь тут. Я принадлежу этому городу, этой стране, этой истории. И не могу уехать.

— Вы не правы! — взорвалась она. — Я не могу уехать отсюда, не изменившись, после того, что видела. Вы не можете знать, что я чувствую… — Она запнулась, не уверенная, куда заведёт её признание.

— Что, Шарлотта, что вы чувствуете?

— Я чувствую…

Она чувствовала это давно, с тех пор как примирилась с первым из «маленьких приключений» Джона на стороне, не позволила себе переживать, прикусила язык, чтобы не высказать настоящих своих мыслей, наступила на горло своему «я», улыбчивой, открытой душе, которая была видна на старых фотографиях. Мало что осталось от прежней Шарлотты, не больше чем след на песке, и процесс окаменения должен был окончательно завершиться с арестом Муты. Но произошло обратное: она словно лишилась кожи, превратилась в сплошную саднящую рану. И тем не менее, какое бы страдание ни доставляло это возвращение способности остро чувствовать, она была не в силах уехать в Лондон, чтобы начался обратный процесс.

— Не знаю, вы ли дёргаете за ниточки, но если так, тогда вы решили меня убить.

— О нет, я…

— Полицейские тянут в одну сторону, требуя от меня молчания, а теперь магистрат, судья первой инстанции, которого нашёл Примо, тянет меня в другую. Благодаря ему и этому дерьмовому видео, которое снял ваш приятель Джеймс, всё выглядит так, будто меня в конце концов заставили выступить на суде по делу Муты, чтобы я заявил, будто считаю её сумасшедшей.

— Но она не сумасшедшая, так ведь? Во всяком случае, не была, пока я…