Джонатан Келлерман - Наваждение

— Насколько чаще?

— Мне помнится, что из последних шести месяцев она заплатила за четыре.

— Она посылала вам чеки по почте?

— Нет, мне передавал их сам Тони.

— А что за травма была у Тони?

— Вы имеете в виду, был ли он калекой или что-нибудь в этом роде? Нет, выглядел он нормальным, но это же ничего не значит. Несколько лет назад у меня был поврежден диск. Очень больно, но я никому этого не показывал.

— Тони страдал молча?

— Вы ведь его не подозреваете, верно? — спросил Парк. — Он никогда не был буйным.

Ему явно неприятно было думать, что он мог сдавать квартиру убийце.

— Мы просто задаем вопросы, сэр, — утешил его Майло.

— Надеюсь. От Тони в самом деле не было никакого беспокойства.

Почтовые ящики размещались на замусоренном участке Вермонта, прямо над бульваром Сансет, и представляли собой мини-сейфы, пахнущие металлом, с рядами ящиков, ключи от которых были у снимавших их клиентов. Доступ — круглосуточно.

Объявление на окне гласило: «В случае проблем обращайтесь в „Сухую чистку Авакиана“, дверь рядом».

В чистке мужик — усы в стиле Уильяма Сарояна, ловкие руки — переместил кипу мятых рубашек и спросил, не поднимая головы:

— Да?

— Полиция. Мы ищем одного из ваших арендаторов ящиков, Энтони Манкузи.

Самое время поднять голову.

— Тони? Он приносит сюда всю свою стирку. Если учесть стоимость воды и мыла, то мы делаем это настолько дешево, что нет никакого смысла покупать стиральную машину. Что там с Тони?

— Его мать умерла, мистер?..

— Бедрос Авакиан. — Он прищелкнул языком. — Умерла, надо же! Плохо. А почему здесь полиция?

— Это не была естественная смерть.

— О… скверно!

— Не могли бы вы дать нам его адрес?

— Да-да, конечно. Подождите, сейчас найду.

Авакиан прошел к маленькому письменному столу и кликнул мышкой ноутбука.

— Ручка есть? Передайте Тони мои соболезнования.

Новая берлога Энтони Манкузи-младшего была в старой трехэтажной коробке на Родни-драйв, недалеко от универмага. Никаких лужаек, очарования, объявлений, направляющих к фирме по продаже недвижимости в Доуни.

Передняя дверь оказалась заперта на ключ. В списке значилось восемнадцать жильцов, для каждого имелось почтовое отверстие. В квартире А, где жил Манкузи, никто не отозвался.

— Явное падение в статусе по сравнению с прошлым местом, — заметил я. — К тому же мать оплачивала почти постоянно его жилье.

Майло еще раз безрезультатно нажал на кнопку звонка, затем вытащил свою визитку и бросил в щель почтового ящика Манкузи.

— Пойдем к пункту проката.

Когда мы направились к машине, мое внимание привлекло движение на улице. Мужчина в коричневых брюках и белой рубашке с короткими рукавами двигался в нашем направлении.

Меньше волос, чем два года назад, да и те искусственно высветлены, к тому же он набрал вес во всех предсказуемых местах. Но это был тот самый человек, которому не хотелось фотографироваться вместе со своей матерью.

Майло велел мне стоять на месте и направился к нему. Блеск золотого жетона заставил голову Тони откинуться назад, как будто он получил пощечину.

Майло что-то сказал.

Манкузи схватился за голову обеими руками.

Рот его открылся, и донесшиеся до меня звуки напомнили мне животных, которых ведут на бойню.

Конец надежде.

Тони Манкузи трясущимися руками попытался вставить ключ в замочную скважину. Когда он уронил его во второй раз, я взялся помочь. Как только мы оказались в мрачной маленькой комнате, которую он называл домом, Тони прислонился к стене и заплакал. Майло, бесстрастный, как садовый гном, наблюдал за ним.

Есть детективы, которые очень полагаются на первую реакцию человека на плохие новости, подозревая выдержанных людей так же, как и тех, кто закатывает театральную истерику.

Я не брался судить, правы ли они, поскольку мне довелось видеть жертв насилия, демонстрирующих легкомыслие, невинных свидетелей, корчившихся от чего-то, что можно было принять за вину, психопатов, устраивавших такие представления, изображая шок и скорбь, что хотелось обнять их и кормить с ложки супом.

Но было трудно не впечатлиться вздыманием округлых плеч Манкузи и его рыданиями, которые едва не сносили его с видавшего виды дивана, за которым у стены стояла раскладушка.

Элла Манкузи сама пекла себе торт в день рождения. Может быть, ее сын сейчас вспоминал об этом?

Когда он остановился, чтобы отдышаться, Майло сказал: