Полина Дашкова - Приз

— Анализ крови показал наличие каких-нибудь наркотиков?

Доктор нахмурился, покачал головой.

— Честно говоря, я не имею права отвечать на этот вопрос.

— Значит, все-таки наркотики, — вздохнул Григорьев.

— Экстази, — тихо уточнил доктор и добавил еще тише: — Его можно понять, у него молодой друг. Но во всем надо знать меру. Я уже говорил с ним об этом. Кажется, он меня не услышал. Возможно, услышит вас. Если он не остановится, он умрет. Сердце слабое.

— Простите, доктор, еще минуту. Я плохо разбираюсь в наркотиках, но, насколько мне известно, экстази поднимает сексуальную потенцию и вызывает феерическую радость, экстаз. А обратный эффект возможен?

— Почему вы спрашиваете?

— Может экстази вызвать страхи, кошмарные галлюцинации?

— Вы что, наблюдали это у месье Рейча? — доктор слегка напрягся. — Пожалуйста, если можно, подробней.

— Я не наблюдал. Я слышал по телефону, как он кричал, словно его мучили кошмары.

Доктор помолчал, сдвинул тонкие, как будто нарисованные, брови.

— Хорошо. Мы сделаем дополнительный анализ крови на наркотики. Наш психиатр поговорит с месье Рейчем.

— Благодарю вас, — кивнул Григорьев.

Генрих лежал в отдельной комфортабельной палате, больше похожей на гостиничный номер.

— Андрей, видите, все обошлось. Я не умер, и мне даже не нужна операция. Рики, бедняжка, так волновался.

— Да, я встретил его в коридоре, — Григорьев сел в кресло у кровати.

Повисла пауза. Рейч смотрел в потолок. От руки его тянулась трубка капельницы.

— Я знаю, вы меня осуждаете, — сказал Рейч, — но что делать, если я не могу оторваться от него. Только с кровью, с мясом.

— Вам нельзя принимать экстази, — сказал Григорьев.

— Доктор говорил мне, — Рейч прикрыл глаза.

— Я звонил вам утром. Рики не позвал вас к телефону. Я слышал, как вы кричали. Что происходит, Генрих?

— Андрей, вас это интересует как профессионала? Вам надо получить информацию от меня, и вы боитесь, что я стал законченным наркоманом, у меня расплавились мозги и я не сумею внятно изложить эту информацию?

— Меня это интересует как человека, который знает вас больше двадцати лет. Мне вас жалко, Генрих. Мне за вас страшно.

Губы Рейча растянулись в мгновенной резкой улыбке, как будто лицо треснуло вдоль, Григорьеву даже почудился сухой щелчок.

— Не волнуйтесь, Андрей. Я, конечно, плохо стал соображать, но спектакль с пропавшими альбомами разыграл перед вами совсем недурно, согласитесь.

— Да, — кивнул Григорьев, — все выглядело очень натурально.

Рейч опять улыбнулся, на этот раз мягче.

— Я ведь давно понял, Андрей, кто вы. Вы работаете в ЦРУ. Мне было грустно, что они прислали именно вас. Я разыграл спектакль, и вы мне легко поверили. Я мучил вас Третьим рейхом, и вы терпеливо меня слушали. Вы действительно хорошо ко мне относитесь, и вам не хотелось докладывать руководству, что конверты отправил именно я. Но ведь ничего противозаконного я не сделал, верно? Это не шантаж, не разглашение секретной информации. Я просто поковырял палочкой в вашем гнилом термитнике.

— Вы поступили неразумно, — тихо сказал Григорьев.

— Я поступил нерационально. Насчет разумности можно спорить, но у меня сейчас нет сил, — он усмехнулся, — вы, конечно, решили, что в этом замешан Рики? Нет. Мальчик ничего не знал. Мы путешествовали по Европе, и я потихоньку опускал конверты в почтовые ящики в разных городах. Зачем? Затем, что я скоро умру, и напоследок мне захотелось сделать что-нибудь хорошее. Если хотя бы одному из пятидесяти четырех адресатов, получавших мои послания, на мгновение стало стыдно, я добился своей цели. Они вырастили монстра, дали ему оружие и научили им пользоваться. Пусть помнят об этом и не строят из себя благородных защитников демократии.

Он говорил совсем тихо, с тяжелой одышкой. Григорьеву пришлось подвинуться ближе и склониться к нему. От Рейча пахло лосьоном после бритья и мятными конфетами. Дыхание его было шумным и частым. Неожиданно для себя Григорьев спросил:

— Генрих, зачем вы сказали? Честное слово, лучше бы я вернулся с пустыми руками.

Рейч, мучительно морщась, приподнялся на подушке и тихо, хрипло засмеялся.

— Андрей, как вы не понимаете, мне захотелось похвастать единственным за всю мою жизнь поступком, которым я горжусь. Я не смог удержаться. Простите меня за спектакль. Сейчас я сказал вам правду, бесплатно, бескорыстно. Просто так, для собственного удовольствия. Вы можете спокойно докладывать своему руководству, что конверты с фотографиями отправил я. Пусть делают со мной, что хотят. Я все равно скоро умру. Чем скорее, тем лучше, «…доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Я даже не из земли, не из праха, я из самой черной, самой жуткой грязи. Там черви, вонь. Там обитают тени, ненавидящие себя и свою тухлую, бездарную, самодельную вечность. Я ребенок «лебенсборн», они меня создали, они и уничтожат. Я благодарен им, что они выбрали такой приятный способ. Мой Рики прелесть, правда?