Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Служитель взял карту. Ему приходилось теперь перекрывать два рядом стоящих прохода. Если бы он вышел миль на пять ближе, то только один.

Очередной оглушительный подзатыльник напомнил проводнику, его голове, как им недовольны.

Пришлось разделить группу на две части.

Четвертому не нравилось, как боевики исполняли приказ. Рассыпались в стороны и, пренебрегая осторожностью, бодро, даже как-то залихватски потопали к другой тропинке. В сердцах Служитель стеганул одного увальня стеком, когда тот высунулся и вразвалочку засеменил за остальными. Боевики по-детски клацали затворами, выискивали в своих ограниченных головах анекдоты и, с хохотом неся пошлятину про монахов, торопились к новому месту засады.

При Четвертом остался костяк группы: им обученный, им же воспитанный. С младшим Служителем ушли в основном молодые штрафники-головорезы, насильники.

Четвертый присел на сухую землю и расчетливо начал прикидывать, сколько сможет снять в долларах со всей возни службы полковника.

* * *

Лейтенант Пок получил приказ и сейчас вел группу преследования на предельной для ее возможностей скорости.

Темно. Люди тяжело одеты: автоматы, патроны, сухой паек, каски с забралом, бронежилеты. Бежать очень нелегко. А в горах, где спуски чередуются с трудными подъемами, подобное вообще не для каждого и не для второго. Здесь горник-егерь должен быть по-чудовищному выносливым и в немалой степени злым на здешние тропинки. Именно злым. Добродушный не осилит горной гонки.

Только приказ как можно раньше прибыть в заданный квадрат заставляет отряд, тяжело сопя и потея, покрывать рваным бегом и сбивчивым шагом расстояние извилистых горных троп, а то и просто бездорожья.

Группа давно перешла на шаг. Но на спусках продолжала по инерции бежать, неэкономно увеличивая скорость.

Горы не для прогулок. Это работа. Черная, изнашивающая. При быстром передвижении практически невозможно сохранить скрытность. Основной критерий — скорость. Трудно представить, кок можно сохранить силы для предстоящего боя или преследования. Но приказ есть приказ. Отряд Пока должен исключить жертвы и потому должен оказаться в нужную минуту там, где следует быть.

Подлая мысль едко сквозила мозг, навязывая вопрос о касках и бронежилетах. Сейчас, когда Пок сам дьявольски устал, он начал сомневаться в целесообразности полного обеспечения амуницией.

Но — приказ.

Лейтенант спешил. Он хорошо ходил в горах, но сейчас психовал на каждый неудачный шаг. Ночь, камни, неровности, ветки и черт знает что еще навалено, будто специально, в этой дикой местности, От усталости уже просто ни на что не обращаешь внимания. Если кто-то неловко падал, его обходили и угрюмо, как кочующее стадо, шли дальше. Тело под жилетом представляло размоченный кусок мыла. Организм бешено работал, как сплошной комбинат выделения пота. Глаза затекали. Каски с поднятыми забралами гнули вперед голову, шея остро ныла. И все же Пок, не глядя и не обращая внимания на все препятствия, шел и шел. По возможности, где это еще допускала местность, переходил на тяжелый бег.

О важности задания он догадывался по той оперативности, с какой выполнялись все приказы полковника. Появилась возможность отличиться, и лейтенант не жалел ни себя, ни людей. Делал все возможное, чтобы скорость передвижения группы поддерживалась на крейсерской миле. Благо, что в отряде находился майор Вэн. Чем более устанет офицер Чана, тем убедительнее будет его доклад полковнику.

Шестой час стремительного марша. У Пока начало больно рябить в глазах от мелькавших теней различных предметов в свете фонаря. Буквально все мешало и препятствовало быстрому передвижению. Темп спал. Солдаты тяжело дышали. Группа растянулась на двести, а то и более шагов. И это каких-то сорок человек. В другое время подобной растяжки не потерпел бы, но сейчас, когда сам, как кусок банного мыла, был скользким и измочаленным, внутренне благодарил оперативников за их терпение и службу.

Горы. Красивы, но безжалостны. Гордые. Безучастные. Таящие в себе непредвиденное, немыслимое.

Хранящие легенды, удивительную историю. Их обожествляешь и опасаешься. Сторонишься. Но все равно невольно тянешься к ним, как к чему-то серьезному, доверительному. Как к старшему по родству душ, мыслям, вековому молчанию, скрытому уважительному пониманию. Они притягивают своей мощью, колоссальной громадой, недвижимой величавостью, постоянством существования. Свидетели жизни человеческой. Рядом с ними остро сознаешь, что ты сын, сын земли, ее крохотное создание. И как ни высок ты в своих дерзаниях, будешь стоять у подножия вечных исполинов и с замиранием сердца и мысли взирать на них, сравнивая свое обыденное с их неподражаемым величием. Насколько великое сочетается с малым и малое повторяется в большом! Существует ли нить духовного между одушевленным и неодушевленным? Природа лишнего не терпит. Века намывают нить единения, приближают понятие единого и общего…