Антон Леонтьев - Лес разбуженных снов

Бонифаций бежал из Вильера в столицу, где подал документы на историческое отделение Экарестского университета. Безупречный аттестат и пролетарская биография позволили ему стать студентом в то время одного из самых престижных отделений. Боня знал, что исторический факультет является кузницей партийных кадров, и молодой человек, превратившийся в то время из некрасивого подростка в уродливого юношу, стремился к одному – обрести власть. Он представлял себе, как сделает карьеру и станет одним из тех, кто руководит Герцословакией. Тогда его внешность не будет иметь значения, и он сполна расплатится со своими обидчиками!

Коммунистический режим рухнул, когда Боня был на пятом курсе. Историческое образование потеряло былой престиж, и он с большим трудом устроился на работу в школу. Прежний кошмар возобновился – как и раньше, он сделался мишенью всеобщих насмешек и издевательств. Ученики старших классов открыто хамили, называя его на «ты»; стоило ему отвернуться, чтобы написать что-то на доске, в спину летели комки жеваной промокашки, ластики и огрызки. Бонифаций жаловался директору, требуя призвать к порядку разошедшихся учеников, но тот только разводил руками: согласно новым директивам министерства образования, применять к детям меры физического или психического воздействия, распространенные в прежние времена, было категорически запрещено.

Бонифаций терпеливо сносил издевательства, но его терпение лопнуло, когда однажды на перемене к нему подошел карапуз лет семи и пропищал:

– А правда, что тебя окунали головой в унитаз?

Каким-то образом ученики узнали о позоре, имевшем место на выпускном вечере. Позднее выяснилось, что об этом поведал один из бывших одноклассников Бонифация, чей племянник учился в школе, где работал Закорюк, – он узнал его на классной фотографии. Теперь стоило Бонифацию зайти в класс, как дети принимались нагло гудеть, зажав носы и разгоняя воздух перед лицом. Кто-то обязательно добавлял:

– Чего-то тут воняет сортиром!

И даже в учительской его коллеги, когда Бонифаций присоединялся к ним, моментально смолкали, прекращая шушукаться, и он понимал: предмет их сплетен и пересудов – именно он! Две молоденькие учительницы, к которым Боня был неравнодушен, отказали ему, когда он предложил им пойти в кино. Позднее он подслушал в учительской их разговор, одна из них так и сказала:

– Зачем мне кавалер, которого искупали в унитазе?

Нервы Бонифация не выдержали, он подкараулил одного из самых дерзких зачинщиков издевательств зимним вечером около школы и попытался проучить его при помощи палки. Школьник с легкостью справился с Бонифацием и хорошенько его вздул. А придя на следующий день на работу, Закорюк узнал, что его уволили за попытку избить ученика, родители которого подали заявление в полицию. Бонифаций пытался оправдаться, уверяя, что жертва именно он, а не шестнадцатилетний крепыш с прокуренным баском. Суд ему не поверил: бывшие коллеги, не выносившие Боню, дали обвинительные показания, и его приговорили к полугоду тюрьмы.

Шесть месяцев показались Бонифацию вечностью. В тюрьме ему пришлось пережить унижения, по сравнению с которыми издевательства в школе были ласковыми замечаниями. Ко всему прочему суд запретил Бонифацию учительствовать. После выхода из тюрьмы (родителям он соврал, сказав, что его как лучшего преподавателя посылали на стажировку в Америку) Бонифаций вернулся в родной Вильер, где перепробовал множество профессий, пока наконец не стал журналистом в захудалой газетке. Владелец чахнущих «Вильерских вестей», которые с каждым днем теряли подписчиков и покупателей, души не чаял в Бонифации, который обладал поразительным талантом в сочинении желчных, насквозь лживых и претендующих на звание сенсационных статеек. Боня сочетался браком с единственной дочкой владельца, которая была лет на пятнадцать старше его, косоглаза и дебильновата. Это позволило Боне из обычного журналиста превратиться в совладельца, а после кончины тестя – в единоличного хозяина газеты.

Наконец-то он получил то, к чему так долго стремился – доступ к власти! Бонифаций быстро усвоил, что читателям требуется поменьше политики и побольше гадких сплетен. «Вильерские вести», некогда респектабельное и нудное издание, превратилось в бульварный листок. Бонифаций держал сотрудников в ежовых рукавицах, заставляя их вынюхивать самые позорные и мерзкие тайны отцов города. Если тайн не оказывалось или они слишком хорошо охранялись, Закорюк не чурался наводить тень на плетень и придумывать ложные обвинения, прекрасно зная, что клевету никогда и ничем не смоешь.