Питер Альбано - Седьмой авианосец

— Нет! — воскликнул Порох. — Вы не имеете права!.. — Но не успел он сделать и шага к адмиралу, как сильные руки охранников снова вцепились в него, заставили остаться на месте.

— Капитан! — воскликнул адмирал. — Вы, кажется, дали мне честное слово.

— Ладно, — с тяжким вздохом отозвался Порох. — Но я отказываюсь работать в вашей службе управления огнем.

Адмирал кивнул, и Порох снова оказался на свободе. Теперь гул вертолета доносился с правого борта, заглушаемый массивными сооружениями надстройки авианосца.

— Он ведь приблизится к нам вплотную, так, капитан? — спросил адмирал.

Порох только насупился и не ответил. Адмирал хмыкнул, облизал пересохшие старческие губы кончиком языка. Внезапно Росс увидел, как прямо по курсу авианосца вынырнул вертолет. До него было не больше тысячи ярдов.

Росс понимал, что адмирал постарается не пускать в ход мощные пушки, потому что расстояние между ними и вертолетом было слишком мало. Это все равно, что кидаться булыжниками в муху. Тем не менее, тысяча ярдов — достаточно далеко для двадцатипятимиллиметровых орудий. «Адмирал явно решит подождать, — подумал Росс. — Пока „Сикорский“ не приблизится». Ждать, впрочем, пришлось очень недолго.

Когда вертолет внезапно изменил курс и оказался возле левого борта «Йонаги», ближе к носу, Росс неистово зашептал:

— Нет, нет, ни в коем случае.

Зрачки его расширились. Адмирал прокричал что-то телефонисту, который кивнул головой и забубнил в телефон. Тотчас же все зенитки левого борта пришли в действие, нацелились на приближающийся вертолет.

Туман здесь уже не был таким густым, и Порох завороженно всматривался в приближавшийся вертолет, разглядывая его в деталях. Белый фюзеляж, черный обтекатель антенны под плексигласовым носом, поплавки, колеса и, словно раскрытый в зевке, круглый рот единственного турбореактивного двигателя, расположенного над фюзеляжем.

Внезапно строенная зенитная установка на носу «Йонаги» выпустила очередь трассеров по вертолету, взяв, однако, слишком высоко. Адмирал в ярости постучал кулачками по перилам, что-то прокричав телефонисту. «Кто-то поторопился», — решил Росс и выругался. Он знал, что сейчас произойдет. Он также прекрасно понимал, что не может ничем помочь вертолету. Охваченный ужасом, он смотрел, как вся левая сторона авианосца начала изрыгать языки пламени и испускать клубы белого и коричневого дыма. Заработали все зенитки левого борта. Сотни трассеров устремились навстречу вертолету, который вдруг на какое-то мгновение словно остановился, а затем подпрыгнул вверх, повернувшись вокруг своей оси. Стиснув зубы и затаив дыхание, Росс наблюдал мрачный праздник искусства пиротехники двадцатого столетия. Зенитки авианосца эпохи второй мировой войны работали на полную мощь. Доли секунды вертолет пребывал в состоянии полной неподвижности, словно зацепившись за верхушки пирамиды трассеров, потом началась последняя сцена трагедии.

Росс стал колотить себя по голове кулаками, вопя что есть мочи: «Нет! Нет! Нет!», но его крики утонули в грохоте зенитной канонады.

Вертолет был так близко, что можно было разглядеть каждое попадание. Сначала ему разнесло нос, потом полетели обломки алюминиевой обшивки фюзеляжа и поплавков, потом раздался взрыв, и хвостовой винт взлетел вверх, словно перепуганный тетерев. Цель была поражена, но остервеневшие зенитки продолжали неистовствовать. Вскоре загорелся двигатель вертолета, и машина перевернулась и устремилась вниз, дергаясь из-за все еще вращающегося винта, словно удавленник в петле. Прежде чем вертолет вонзился в Берингово море, вздымая фонтаны брызг и осколков, Росс успел разглядеть на его белом борту надпись: «БЕРЕГОВАЯ ОХРАНА США 1465».

Росса и Эдмундсона увели, но не в их прежнюю каюту. Вместо этого их поместили в капитанскую «морскую каюту», небольшое помещение возле флагманского отсека. По сравнению с первой каютой-пристанищем эта каюта показалась роскошной: помимо обычных динамика, вентилятора и часов, в ней также имелись ковер, две койки с матрасами, стол с блокнотом и карандашами, а также два стула. Одну переборку украшала карта Тихого океана, а с другой на пленников снисходительно взирал император Хирохито на уже знакомом белом коне.

Американцы медленно подошли к своим койкам и без сил опустились на них. Эдмундсон закрыл лицо руками. Какое-то время в каюте стояла тишина, которую нарушал лишь шум двигателей корабля и гудение вентиляторов. Затем Эдмундсон пробормотал сквозь пальцы: