Пол Сассман - Пол Сассман Исчезнувший оазис

— Долго еще ждать?

— Десять минут.

Флин продолжил хождения — взад-вперед, взад-вперед, поминутно сверяясь с настенными часами и нетерпеливо похлопывая себя по бедру. Наконец дверь открылась, вышел Мажди с увеличенной фотографией в руке. Флин бросился к нему и практически выхватил снимок. Фрея заглянула археологу через плечо.

Она сама не знала, что ожидала увидеть, — может, какой-нибудь пустынный пейзаж или портрет Руди Шмидта — в общем, намек на причину, по которой убили ее сестру; однако на фотографии не было ни того ни другого. Ее, похоже, вообще снимали не в пустыне. В кадре виднелась огромная каменная арка или проем ворот, покрытых буйной растительностью, как будто здание давно забросили. Фрея наклонилась ниже, вникая в смысл картины, собирая воедино детали: высокие деревянные двери, силуэт птицы на поперечине, трапециевидные башни по обе стороны ворот. Она пригляделась и указала на рельефный узор башен: обелиск со странным символом в виде креста с полупетлей.

— Я уже это видела, — сказала она. — На глиняном обелиске из сумки Руди Шмидта — той, про которую рассказывала.

Флин не ответил. Фотография слегка дрожала в его руках.

— Город Зерзура подобен белому голубю, — прошептал он. — И птица на вратах его.

— Что это значит?

Броди помолчал, словно слишком глубоко задумался, но через несколько секунд оторвался от фотографии, схватил со стола фотоаппарат и протянул Мажди.

— Эту пленку надо проявить, — выпалил Флин. — Извлечь из камеры и проявить.

— Флин, я бы рад, но у меня и другие дела…

— Я должен увидеть, что на ней. Должен. Прошу тебя, Мажди. Пожалуйста.

Фотограф заморгал, оторопев от такой настойчивости, но кивнул и взял камеру.

— Ну если это так важно…

— Очень важно. Поверь мне.

Мажди покрутил фотоаппарат в руках.

— Времени может уйти больше. Перемотка сдохла, под кожухом, наверное, полно песка и пыли — «лейки» этому особенно подвержены. Я даже не знаю, удастся ли вытащить пленку… — Мажди пожал плечами. — Что ж, попытаюсь. Дай мне сорок минут. К тому времени я по крайней мере пойму, можно ее спасти или нет.

Он направился в лабораторию. Флин крикнул ему вслед:

— Спасибо, сахиби! — И добавил после паузы: — Прости, что вел себя по-свински.

Мажди махнул рукой:

— Ты же египтолог. У вас это профессиональное.

Он обернулся, подмигнул и скрылся за дверью, оставив Флина и Фрею наедине.

— Так вы мне расскажете, что происходит? — спросила Фрея. — Что это за место на снимке?

Флин еще раз посмотрел на фотографию и слегка помотал головой — как будто не мог поверить глазам. На губах его играла едва заметная улыбка. Повисла долгая пауза.

— Не могу сказать наверняка, — проронил он наконец. — Пока не увижу, что на второй пленке.

— Но для себя вы уже все решили.

— Да, — помолчав, ответил он. — Да, уже решил.

Броди посмотрел на Фрею. Вид у него был изможденный, а лицо — бледное, но глаза ярко сияли, и в целом он, как ни странно, стал еще привлекательнее.

— По-моему, это место называется Зерзура.

— И где оно находится?

К ее досаде, Флин не ответил. Вместо этого он снова посмотрел на фото, потом на часы. Через секунду-другую его, видимо, посетила какая-то мысль: он достал из кармана джинсов телефон, набрал номер и удалился в дальний угол помещения — для разговора. Фрея всплеснула руками в немом возмущении, а Флин только поднял ладонь — не мешай, мол, и быстро заговорил в трубку. Окончив разговор, он спрятал мобильный, вернулся и взял ее за руку.

— Что вы знаете о Древнем Египте? — спросил Флин, подводя Фрею к спиральной лестнице.

— Немногим больше, чем о физике квантов, — ответила она.

— Значит, пришла пора для краткого экскурса.

У Ясмин Малуф была тайна, о которой не знали ни родители, ни братья-сестры, ни муж Хосни, ни начальник-американец. Она курила. Тайна, как водится, не такая уж страшная, но, по ее мнению, постыдного для женщины сорта. Хосни, может, и не стал бы возмущаться, если б узнал, зато семья точно этого не одобрила бы. Ко всему, мистер Энглтон сразу дал понять, что не потерпит перекуров на работе. Все остальное — пожалуйста («Можете работать хоть голышом, если вам так легче сосредоточиться», — сказал он), но сигареты с «этой отвратной вонью из пепельницы» были под строгим запретом.

Она, конечно, не дымила как паровоз — всего три «Клеопатры-лайт» вдень, да и от них было нетрудно удержаться во время прослушивания; только ближе к вечеру тяга делалась нестерпимой. Тогда Ясмин закрывала комнату, спускалась этажом ниже и, устроившись перед окном в конце коридора, доставала сигарету.