Кейт Мосс - Святилище

Спасайся, кто может! Каждый за себя.

Националисты выбрались на сцену. Они с военной слаженностью сходились из всех концов зала, опрокидывая сиденья и перила, заполонили оркестровую яму, вскарабкались на подмостки. Леони все сильнее и сильнее дергала платье, пока материя не затрещала и не подалась.

— Боши! Эльзас — французам! Лотарингию — французам!

Демонстранты срывали задники, топтали ногами декорации. Нарисованные деревья и воды, камни и скалы, сказочные воины X века уничтожались самыми настоящими варварами века девятнадцатого. Сцену покрывали обломки дерева, обрывки холста и пыль — мир «Лоэнгрина» проиграл сражение.

Наконец наметилось сопротивление. Когорта юных идеалистов и ветеранов прошлых кампаний каким-то образом собралась в партере и следом за националистами выбралась на сцену. Перегородки, разделявшие зал и кулисы, были снесены. Люди прорвались за сцену и объединились с рабочими театра Опера, двигавшимися на националистов со стороны костюмерных.

Леони замерла. Зрелище пугало и завораживало ее. Красивый мужчина, почти мальчик, во взятом на вечер, слишком просторном для него костюме и с напомаженными усиками, бросился на главаря демонстрантов. Он схватил его за горло и попытался сбить с ног, но сам оказался на земле и вскрикнул от боли, когда сапог со стальным носком ударил его в живот.

— Да здравствует Франция! Вперед!

Жажда крови прорвалась наружу. Леони видела, как в глазах толпы разгорались возбуждение, ярость, как нарастало насилие. Щеки лихорадочно горели.

— Пропустите, пожалуйста! — отчаянно вскричала она, но никто ее не услышал, и выхода по-прежнему не было.

Леони отшатнулась, когда со сцены сбросили еще одного из рабочих. Тело, перевернувшись, рухнуло в опустевшую оркестровую яму и попало прямо на медные перильца. Руки и плечи упавшего обвисли, неестественно вывернутые, как у калеки. Глаза остались открытыми.

«Надо пробираться назад. Назад».

Но казалось уже, мир утонул в крови, сломанные кости, поверженные тела. Вокруг себя она видела только искаженные ненавистью лица мужчин. Не более чем в пяти футах от приросшей к месту Леони полз на четвереньках человек в разорванном жилете и смокинге. На дощатом полу сцены оставались кровавые отпечатки его ладоней.

За его спиной взметнулось оружие.

— Нет!

Леони хотела крикнуть, предостеречь, но ужас лишил ее голоса. Оружие опустилось. Удар. Человек поскользнулся, тяжело опрокинулся на бок. Он поднял лицо к нападающему, увидел нож и вскинул руку, защищаясь от опускавшегося клинка. Металл рассек пальцы. Человек взвыл, когда нож взлетел и опустился снова, глубоко войдя в грудь.

Тело задергалось, изогнулось, как марионетка в балагане на Елисейских Полях, руки и ноги дернулись и застыли.

Леони с удивлением заметила, что плачет. Потом с новой силой в ней взметнулся страх.

— Пожалуйста! — закричала она. — Пропустите!

Она попробовала расталкивать толпу плечами, но была слишком маленькой, слишком легкой. Людская масса отгораживала ее от выхода, а центральный проход был уже завален красными подушками сидений. Газовая горелка под сценой рассыпала искры, падавшие на листы забытых, рассыпанных по полу нот. Рыжие язычки, шипение желтых огоньков, потом внезапная вспышка — занялись нижние доски сцены.

— Горим! Горим!

Новая волна паники накрыла зал. Все помнили о пожаре в Комической опере, погубившем пять лет назад восемьдесят человек.

— Пропустите, — кричала Леони. — Умоляю!

Никто ее не слушал. Пол под ногами был усеян программками, перьями с головных уборов, лорнетами и театральными биноклями, крошившимися под ногами, как сухие кости в древней гробнице. Леони ничего не видела, кроме локтей и затылков, и все-таки продвигалась вперед, мучительно, дюйм за дюймом, удаляясь от самой жестокой драки.

Рядом с ней споткнулась и стала падать пожилая дама.

Ее затопчут!

Леони вскинула руку и подхватила женщину под локоть. Под накрахмаленной материей ощутила тонкую хрупкую руку.

— Я только хотела послушать музыку, — плакала женщина. — Немец, француз, мне все равно. Подумать только, увидеть такое в наше время. Опять то же самое!

Леони пробиралась вперед, поддерживая обмякшую старушку. Та, казалось, с каждым шагом становилась тяжелее. Она была на грани обморока.

— Еще совсем немножко! — кричала Леони. — Пожалуйста, постарайтесь, прошу вас. — Все, что угодно, лишь бы женщина удержалась на ногах. — Мы почти у двери. Почти выбрались.