Том Мартин - Обитель ночи

— Быстро за мной. Скорее!

Она побежала за ним. Через открытую дверь — в угол шумной кухни.

— Мы куда? — крикнула она ему на бегу.

— На экскурсию.

Он схватил ее за руку и провел мимо улыбающегося повара в ослепительно белом одеянии.

— Зачем? — спросила она.

— Затем, что наверху кое-кто очень интересуется нашими передвижениями.

Сердце у Нэнси екнуло, но Адамс двигался слишком быстро и не заметил ее паники. Он тянул ее за руку мимо ряда блестящих стальных разделочных столов, аккуратно заставленных одинаковыми блюдами, дожидающимися, когда их заберут для подачи гостям. Шеф-повар улыбнулся из-за клубящегося паром рашпера и крикнул что-то на хинди. Адамс ответил, и шеф засмеялся.

Значит, Адамс засек слежку. Кто-то стоял в вестибюле и наблюдал за ней, а Нэнси не заметила. Но почему же он не спросил ее, что происходит? Ведь он наверняка насторожился, заметив хвост. Они достигли двойных распашных дверей. Джек проскочил через них, не отпуская руку Нэнси, и они очутились в большом подвальном помещении для подвоза продуктов. Два грузовичка с овощами, припаркованные бок о бок, замерли с открытыми дверями, кухонный подсобный рабочий проверял содержимое лотков с салатом-латуком, выгруженных на пол.

— Сюда, — скомандовал Адамс и провел Нэнси мимо грузовичков к помятой старой машине, дожидавшейся с включенным двигателем.

— Мою машину оставим перед отелем. Ну что, Ким, поехали?

Нэнси бросила взгляд сквозь стекло и узнала в водителе помощника Адамса — Кима. Заинтригованная, она пригнула голову и забралась на тесное и пыльное заднее сиденье. Ким переполз вперед, а Джек уселся за руль. Машина рванула по погрузочному пандусу и выскочила на подсобную дорожку отеля. Миновав ворота заднего двора, они влились в оживленный поток движения вечернего города.

— Вы уж не сердитесь, — попросил Адамс. — Надо было как можно скорее убраться оттуда. Я заметил, что кое-кто внимательно наблюдал, как вы меняли дорожные чеки, и опасаюсь, что нас с вами заметили в баре.

— Я оценила вашу реакцию, — сухо проговорила Нэнси.

— У меня есть опыт. В антикварном бизнесе легко нажить врагов.

Они обогнали неторопливо двигавшийся грузовик. Ошеломленная Нэнси молча вжалась в спинку неудобного сиденья. Как удачно, думала она, что Адамс вообразил, будто ее преследователи охотились и за ним. Разуверять его она не собиралась. Джек обернулся в последний раз, чтобы убедиться в отсутствии хвоста. Его лоб блестел от пота.

— Ну, все, оторвались. Через полчаса будем в аэропорту Индиры Ганди, к самому вылету…

Пока монахи тащили его через джунгли вверх по склону, Антону Херцогу грезилась его юность в Аргентине. В крепких объятиях опиума, в трансе, заглушившем боль и страх и утянувшем его в далекое прошлое, лес расплылся в сплошную зеленую муть и исчез. Он вернулся в пыльный, залитый солнцем Буэнос-Айрес пятьдесят четвертого года. Его мать Анна собирала сына в школу, когда высокий, худощавый, светловолосый мужчина переступил порог дома и направился прямиком в кухню. Антону десять лет, он сидит за столом, кое-как ковыряет вилкой еду, мать бранит его и упаковывает завтрак ему с собой. Антон, вернувшийся в детство, наблюдает за мамой со смущением и обожанием. Смотрит на нее как бы снизу, гораздо ниже ее благородного величия: вот она повернулась и глядит на вошедшего мужчину как на призрак. Херцог слышит его шепот: «Анна, Анна» — снова и снова, будто мужчина не верит глазам. Что-то загрохотало… Херцог — тот, что находился в джунглях, — дернулся и попытался вытянуть руки… Мать все выронила на пол: чашку, тарелку. Она не обратила на это внимания, лишь перешагнула через осколки навстречу странному человеку, обняла его и крепко прижалась к нему, словно боялась, что он вдруг растворится и исчезнет.

Рот Херцога, который находился в джунглях, судорожно дернулся, и он произнес: «Густав Дойч». Носилки качнулись в тот момент, когда монахи перешагивали через мощный ствол упавшего дерева. Голова Антона резко мотнулась из стороны в сторону, но привязанное тело осталось недвижимым, он не упал. Один из монахов прислушался и не смог разобрать гортанные звуки чужого языка.

Его голова болталась, тело оставалось неподвижным, но мысли неслись над земным шаром, над блестящими пампасами Аргентины. Он вспомнил день собственного восемнадцатилетия. Густав взял его на небольшую пешую прогулку, чтобы отпраздновать день рождения. Они сидели на склоне горы, с высоты любуясь сосновым лесом, и Густав говорил, что этот пейзаж напоминает ему родную Австрию. Он не видел ее уже восемнадцать лет и вряд ли когда-нибудь увидит. Там, над мирно дремавшим лесом, Густав Дойч впервые сказал Антону: