Джордж Грин - Воронье

Пап, я знаю, как ты ненавидишь его. Я ненавижу его еще больше. Когда он открывает рот, меня тошнит. Он считает себя пророком, но люди любят его только из-за денег, а он трус. Но едва он получит деньги, постарается удрать, и вот тогда-то мы и позвоним в ФБР. Далеко он не уйдет!

Но если мы позвоним в ФБР сейчас и он догадается, то есть, я имею в виду, если ФБР сделает хоть одну ошибку, ты знаешь, каким ужасом это может кончиться. Я знаю, как раздражает ничегонеделание, но пожалуйста, пап, прошу тебя, не пытайся связываться с ФБР. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Она перечитала, внесла несколько поправок, убрала лишнюю цифру 4 и поставила наверху «Особо опасен».

Она понимала, что делает именно то, чего Шон мог хотеть. Она даже начала говорить, как он: «Я знаю, как раздражает ничегонеделание». Он был поганкой. Его споры были повсюду; они прорастали даже у нее в мозгу.

Она нажала «отослать».

Затем открыла запись от одного из ее многочисленных новых друзей с сайта «Мой мир».

«Тара, я думаю, что ты красивая и хотела бы быть такой же. Я думаю, что Шон Макбрайд — это как сон. Ты не просто счастливая, ты благословенная».

Другая запись:

«Ты — знак всем нам, что Господь с нами и наблюдает за нами».

Другой написал:

«Видел тебя на видео, когда вы выиграли лотерею, и я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой».

Она услышала, как отец выходит из холла. Он спустился в свою комнату, и все стихло. Она ждала. Послания приходили каждую секунду. Она перестала читать их. Она ждала ответа отца.

Наконец он прислал его:

«ОК».

И это было все.

Уставившись на него, она услышала какие-то звуки снаружи. Они сопровождались вспышками фотоламп.

Она с треском отдернула занавеску. Толпа собралась вокруг Билла Филипса, человека с дистрофией симпатических рефлексов. Он больше не пользовался инвалидной коляской — он двигался на своих ногах. Во всяком случае пытался. Двое мужчин поддерживали его с обеих сторон, так что вы не могли утверждать, ходит ли он сам или нет. Он прошел всего несколько шагов, прежде чем ему помогли опуститься в кресло. Но в любом случае народу это нравилось. Они кричали: «Хвала Господу!» и, глядя на дом, взывали: «Шон!», «Шон!», «Отче!», «Отче!», «Хвала Господу!».

Тара испытала очередной прилив гнева.

Эти идиоты обожают его!

«Из-за него мой отец сходит с ума. Он такой отвратный подонок, что я должна удерживать отца от желания убить его. Человека, которого они обожают. Но чего ради защищать его, если увидеть его труп будет так приятно? Если даже Ромео нанесет нам ответный удар, может, имеет смысл рискнуть — чтобы увидеть Шона мертвым и неулыбающимся. Нет, не стоит». Она легла в постель. Ей казалось, что она не спала несколько недель. Но едва закрыла глаза, как живо представила — вот она выходит из океана, и Шон Макбрайд глазеет на нее.

Она заставила себя снова открыть глаза.

Где-то во дворе пилигримы выкрикивали его имя: «Шон!», «Шон!», «Отче!». Глаза снова закрылись, и вот она снова выходит из океана, и взгляд Шона скользит по ней, и все ее чувства вернулись. Казалось, у нее больше не было сил сопротивляться им. Она ненавидела его каждой клеточкой своего тела — но власть, которую он имел над ее жизнью, как-то подчинила ее. Она позволила себе вообразить, что Шон на руках выносит ее из воды. Он легко поднял ее; она обхватила его ногами и положила голову ему на грудь, слушая биение его сердца, и его член уже был в ней. Представив себе это, она двумя пальцами стала легко ласкать клитор. Она не могла отделаться от мысли, что это отвратительно. «Прекрати!» Но у нее это не получалось, пока в отчаянии она во сне не сжала голову Шона так, что его череп треснул и раскололся, а его мозги расплескались на мокром песке. Она рывком проснулась и села, обливаясь потом. Снаружи толпа продолжала выкрикивать его имя. «Шон!», «Отче!», «Господь!».

РОМЕО сидел в закусочной «Макдоналдс» рядом с торговым центром. Он зашел сюда воспользоваться свободным Интернетом. Занимаясь «компьютерным шпионом», он сидел, держа в руках жареную картошку и стакан колы. Он должен перехватить и прочитать то, что Митч Ботрайт слал дочери.

И вообще, почему Митч Ботрайт переписывался с дочерью, вместо того чтобы поговорить с ней? У Ромео появилось плохое предчувствие.

Он открыл письмо. У него перехватило сердце. Он не мог кончить его читать. Ему пришлось отвести взгляд.

Снаружи ребята весело пинали большой пластиковый мяч.

Он попытался собраться с силами. Он знал, что может произойти, но это не помогало. Он подумал: «Ну почему ты такой глупый, Митч? Неужели ты не видишь, какой ужас маячит над вами? А ведь над этим стоило бы задуматься. Я сам не могу отчетливо представить его: все подробности расплываются. Но тем не менее… Ведь ты рискуешь своей семьей. Как ты можешь обречь на риск жизни своих близких, по-дурацки изображая из себя этакого мачо?»