Джордж Грин: Присяжный заседатель

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Моему отцу, всегда блуждающему по дубравам, играя на волынке шотландские мелодии

Моей матери, всегда излучающей любовь

А также моим любимым братьям и сестрам – Робу, Ому, Берчу и Элис, всегда меня поддразнивающим.

Эдди – он сидит на галерке среди зрителей – наклоняется вперед. Кандидат в присяжные заседатели (№ 224) сказала что-то такое, чего он не расслышал. И не только он. Судья Витцель просит женщину говорить в микрофон.

Номер двести двадцать четыре подносит микрофон к губам, чуть не запихивает его в рот. Руки сильные и грубоватые, как у крестьянки, плохо сочетаются с остальным обликом – прежде всего с мягкими серыми глазами, взгляд которых легко порхает по залу заседаний и в конце концов останавливается на подзащитном, Луи Боффано.

– Нет, не думаю, – говорит женщина.

– Вы уверены? – спрашивает судья. – Вы действительно никогда не видели мистера Боффано? Ни в газетах, ни по телевидению?

– Не видела, ваша честь.

Витцель сурово смотрит на кандидата в присяжные.

– Вы, вообще, читаете газеты, мэм?

Зеваки в зале хихикают. Сволочь ты, Витцель, думает Эдди. Прыщ на ровном месте. Ишь, с каким презрением смотрит на бедную бабу. Да и молоточком по столу стучит, словно он Господь Бог.

Однако взгляд судьи кандидата в присяжные не смущает. Она тихо говорит:

– Я читаю газеты, когда у меня есть время.

– И часто такое случается?

– Никогда.

Эдди нравится эта женщина. Вид у нее усталый, но она не дает Витцелю себя запугать. Еще Эдди нравится, как ее большие серые глаза неспешно и безмятежно скользят по залу, а потом вдруг на чем-нибудь останавливаются и удивленно расширяются, словно мир вокруг полон неожиданных и чудесных вещей. А ведь на самом деле – и Эдди это отлично знает – в зале судебных заседаний кроме сволочей и подонков никого нет.

Она говорит судье:

– Ваша честь, я мать-одиночка. Пытаюсь заниматься скульптурой. Днем я работаю, вечером забочусь о сыне, а в свободное время – обычно это бывает уже ночью,– занимаюсь ваянием. Понимаете, у меня свободного времени очень мало. Мне стыдно признаваться в этом, но я не слежу за новостями. Просто не хватает на это времени.

Наверное, она прилетела с другой планеты, думает Эдди. У них у всех там такие глаза. Днем они работают, по вечерам воспитывают своих детей, а ночью занимаются искусством. Господи, среди ночи она ваяет! Потом жителей той планеты сажают на ракету, отправляют через всю вселенную на кусок дерьма, именуемый планетой Земля, и они живут тут, не зная, что означает слово “страх”.

Подумать только, вот она сидит тут, со всех сторон окруженная акулами в шелковых костюмах и барракудами, готовыми вырвать у нее сердце зубами. Она не понимает этого, хлопает серыми глазами, и другой защиты, кроме них, у нее нет. Что хочешь с ней, то и делай.

Витцель сурово хмурится.

– Вы хотите сказать, мэм, что ничего не слышали об этом процессе?

Номер двести двадцать четыре обращает взор на судью.

– Не совсем так. Кое-что я все-таки слышала.

– И что же именно?

– Вчера я сказала сыну, что мне пришла повестка из суда, меня собираются назначить присяжным заседателем, поэтому сегодня я не смогу забрать его из школы, как обычно. Он сказал: “Ой, мам, неужели тебя зовут на этот знаменитый процесс над мафией?” Я спросила: “Какой еще процесс?” А он говорит: “Ну как же, над Луи Боффано. Его будут судить за то, что он шлепнул тех парней”.

Взрыв хохота на галерке.

Эдди мельком смотрит на своего босса. Луи Боффано сидит спиной к галерке и кроме краешка щеки его лица не видно. Но щека слегка оттопыривается, и Эдди догадывается, что Луи одарил кандидата в присяжные своей знаменитой обаятельной улыбкой.

Но номер двести двадцать четыре на подсудимого не смотрит, а не спеша продолжает свой рассказ:

– Сын сказал, что слово “шлепнуть” является синонимом слова “убить”. Я спрашиваю у него: “Ну хорошо, а кто такой этот Луи Боффано?” Он посмотрел на меня так, будто я полная дура. Я говорю: “Ладно-ладно, пусть я идиотка, но все-таки кто это?” И он меня просветил:

“Мама, – говорит, – неужели ты никогда не слышала про этого бандита-макаронника?”

Судья Витцель изо всех сил колотит молоточком, но присутствующие так заливаются, что стук похож на барабанную дробь, сопровождающую особенно удачную остроту циркового клоуна. Адвокаты, репортеры, зеваки – все рады возможности надорвать животики. Да и сам судья с трудом сдерживает улыбку. Босс Эдди – тот вообще чуть не вдвое сложился. Потом откидывает голову назад, пусть весь мир видит, как ему весело. Луи Боффано не имеет ничего против того, чтобы его называли “бандитом-макаронником”.